Охота на охотников
Шрифт:
– Ничего особенного. В дороге прихватило пузо. Острый приступ аппендицита. Ни с того ни с сего. Скрутило так, что пришлось оставить его в Литве, в сельской больнице. А сейчас за ним надо срочно ехать... Иначе литовцы вышвырнут его за порог. Либо сделают с ним что-нибудь нехорошее, сказал Левченко.
– Мимачма!
– с воодушевлением произнес Костя, что переводилось: "Это точно!"
– В общем, поднимайся!
– заявил Левченко безапелляционно.
– Если сейчас мы не поедем за Егоровым, его загребут, как бывшего представителя социалистического лагеря.
– Мимачма!
– повторил Костя, по-лошадиному покивал головой, заглатывая крупный кусок омлета и помогая себе пальцами, промокнул губы старым замызганным полотенцем для посуды, встал из-за стола.
– Поехали!
Через десять минут они уже находились в дороге.
Костя Розов относился к той категории людей, которых не надо развлекать: он сам кого хочешь развлечет. А уж себя - тем более. Это у него было заложено в крови.
По дороге он много говорил, а Левченко молчал - чувствовал себя не то чтобы бесконечно уставшим, скорее, постаревшим, внутри у него все тихо ныло, сочилось сыростью, простудно гудела голова, в костях затаилась боль. Ему не хотелось поддерживать разговор, не было сил.
Костя болтал без умолку, рассказывал, что с ним происходило в последних двух поездках, - жизнь у него была не менее опасной, чем у Левченко, может быть, даже более опасной, хотя такой жесткой целенаправленной охоты, что начали проводить на дальнобойщиков, на перегонщиков автомобилей не устраивали.
На них обычно организуют мелкие налеты разные рэкетиры, щипачи, автомобильные воры, "музыканты" - любители послушать жалобные песни ограбленных водителей, и все. Могут, конечно, и убить, если прижмут обстоятельства, но такого, что случилось с Левченко, перегонщикам не грозит.
Левченко боялся, что у них с Костей возникнут сложности на погранично-пропускном пункте, но все обошлось. И хотя мрачные большелицые мужики в пятнистой форме встретили их враждебно, Костя все мигом устроил вихляющейся походкой "человека вселенной" подошел к одному из охранников, сунул что-то в руку, и тот под молчаливое одобрение товарищей пропустил Костину легковушку вне очереди.
– Ну и времена!
– тем не менее потряс головой Розов, когда отъехали от дощатого домика пропускного пункта.
– Ну и нравы! Не скажу, что границу Европы пересекать легче, чем эту...
– Костя выразительно повел головой назад, приподнял над баранкой руки и с силой опустил их, - но... Противно как-то.
Ездил он на новеньком, нежного розового цвета "опеле", сделанном по заказу какого-то сумасшедшего богатого бюргера, страдавшего несварением желудка, - бюргер считал, что розовый цвет лимузина будет помогать ему переваривать еду, но оказалось, это не так - запоры сделались чаще, и он отдал почти за копейки машину Розову, очень вовремя появившемуся на его горизонте.
Костя на некоторое время задержал машину у себя - слишком уж хороша была, несмотря на свой дурацкий цвет.
– Разница между европейскими границами и этой...
– Костя вновь повел головой, - колоссальная.
Земля литовская, присыпанная снегом, прибитая морозом, выглядела хотя и лучше, ухоженнее земли калининградской, была все-таки угрюмой, чужой. И что бросалось в глаза - здесь было много ворон.
Вороны по-хозяйски расхаживали по пашне, контролировали, будто рэкетиры, дороги, сидели на перилах мостов и валунах, украшавших обочины трассы, словно верстовые вехи, и долгими изучающими взглядами провожали каждую машину.
– Жаль, не со мной ты занимаешься бизнесом, - сказал Костя и опять хлопнул обеими ладонями по кругу руля.
– У меня есть свой бизнес, - Левченко невольно усмехнулся, - если можно так выразиться.
Костя в ответ небрежно взмахнул рукой.
– Это не бизнесом называется, совсем по-другому. Я даже не знаю, как...
– Он покосился на приятеля, резко вильнул в сторону, сгоняя с обочины двух безобразно раздувшихся, по-индюшечьи зобастых ворон. Вороны проворно, что было неожиданно для их разъевшихся тел, запрыгали, заперебирали голенастыми крепкими ногами, замахали крыльями, ощетинились перьями, пухом, всем, что наели. Костя оскорбительно захохотал, потом, приоткрыв окно "опеля", сплюнул на дорогу.
– Бросай ты свое дело, переходи ко мне - не пожалеешь, - сказал он, - напарником будешь!
– Сейчас не могу, - стараясь говорить как можно более мягко, произнес Левченко.
– А когда сможешь?
– Позже поговорим.
Костя огорченно покрутил головой и прибавил скорость.
– Ты помнишь, как я два года назад пригнал свою первую машину? Из Германии.
– Помню.
– Я тогда был нищим, меня вообще никуда не пускали. Визу не давали. Пооколачивал я пороги в немецком посольстве и в один прекрасный момент решил - с меня хватит! Пусть другие околачивают. Взял и без всякой визы уехал в Чехию, из Чехии - также без всякой визы - в Германию. Дуриком. В город Штутгарт, на автомобильный рынок. Рынок там работает один раз в неделю. По субботам. К субботе-то я как раз туда и поспел.
– Разве там на границе документы не проверяют?
– Не-а!
– Костя снова приоткрыл окно и презрительно сплюнул на асфальт.
– Не то что эти... Когда я еду по территории бывших наших советских собратьев - меня мутит. Такие они фальшивые, тошнотные...
– Он оглянулся назад.
– В следующий раз возьму с собой специальный пакет для рвоты. Вдруг вывернет?
– Ну а как добрался до Штутгарта, так там все и пошло-покатилось, как по маслу?
– Левченко захотелось немного подыграть приятелю. Он знал, что тогда в Штутгарте Костя купил справный "фольксваген" за восемьсот марок, благополучно перегнал его в Москву и продал за четыре с половиной тысячи долларов. Вроде выгодно, но Костя до сих пор считает, что продешевил.
– Еще как пошло, ещё как поехало, - Костя воодушевился, привычно хлопнул ладонями по рулю, заговорил безостановочно, быстро и ловко нанизывая слово на слово.
Так под аккомпанемент Костиной речи и доехали до маленького районного городка, до больницы, где лежал старый краснолицый матерщинник. Егоров, попыхивая паром, будто дед Мороз, угодивший в баню, уже ждал их на крыльце больницы. Увидев розовый "опель" Розова, он обрадованно похлопал себя руками по бокам и аккуратно, стараясь не оступиться - вдруг разойдется свежий шов, сошел с крыльца.