Охота на олигархови
Шрифт:
— Я предлагаю, — чётко проговорил плаксивый, — шесть миллиардов сто пятьдесят миллионов долларов.
— Простите, — чуть приподнялся со своего места Минин, — мы можем сделать перерыв на две–три минуты? Мне нужно срочно переговорить по телефону.
— Протоколом это не возбраняется, — кивнул седой. — Пройдите, пожалуйста, в малую переговорную. Секретарь вас проводит.
Из переговорной Минин вышел с абсолютно белым лицом и молча занял своё место.
Седой ведущий обвёл взглядом присутствующих и продолжил своё:
— Шесть миллиардов сто пятьдесят миллионов —
— Нет уж, увольте! — буркнул Минин. Представители «Феникса» и УНК тоже отрицательно покачали головами.
Седой кивнул секретарю. А для остальных добавил:
— Если вы желаете избежать встречи с журналистами, то помещение можно покинуть через малую переговорную…
…Ольга посмотрела на часы:
— Уже семнадцать минут заседают!
«Электронщики» в последний раз проверяли, как работают микрофоны, установленные на столе для заседаний.
Хрулёв в ответ лишь пожал плечами. И тут же замер и дёрнул Ольгу за локоть:
— Смотри на монитор, Оля!
На мониторе возникали буквы — видимо, кто–то набирал текст в режиме он–лайн:
Победителем открытого аукциона по продаже 78 % акций
ОАО «Немало — Корякская нефтяная компания», предложив за пакет
180 миллиардов 10 миллионов 500 тысяч рублей (6,15 млрд. долларов)
стало ООО «Феникс–групп»
В зале воцарилось молчание. Сцена была ещё более немой, чем в последнем акте «Ревизора». И более удивительной. Хотя бы потому, что молчали — журналисты.
Ещё до того, как немота сменится шумом и гамом, Оля шепнула Хрулёву на ухо:
— Не будет пресс–конференции. Я тут по знакомым пошукаю, что это за птица — «Феникс». А ты давай вниз. Хоть взгляни, как выглядит человек от этой чудо–юдо–птицы. Потом встретимся на Октябрьской. Японский ресторан там знаешь? Обсудим, как быть дальше.
Хрулёв кивнул и помчался к лифту.
Лицезрения лица представителя «Феникса» он так и не удостоился. Зато успел увидеть, что тот уехал сразу на трёх машинах: представительском «лексусе» и двух «лендкрузерах», набитых охраной.
— А ребята–то не так просты, как казались! — пробормотал Хрулёв себе под нос. И пешочком отправился в сторону японского заведения.
— Итак, приступим, — Питер Жемчужников пыхнул сигарой прямо в лицо Котову и стряхнул пепел на паркетный пол. — Зачем ты это сделал?
— Вы же … умерли?
Стас никак не мог понять, как он очутился в этой пустой комнате, где паркетным был не только пол. И стены, и потолок были выложены первоклассной паркетной доской, как две капли воды похожей на пол в его московской квартире. Из мебели в паркетной комнате были только два стула. На одном сидел босой Стас в широких трусах и сетчатой майке, на втором — невозмутимый Жемчужников во фраке и с бесстрастной физиономией прокурора.
— Как видишь, не умер, — усмехнулся Жемчужников. — И даже — курю. Так зачем ты это сделал?
Зрачки Жемчужникова стали такими огромными, что радужная оболочка глаза исчезла напрочь. Отчего–то это беспокоило Стаса даже больше, чем тот факт, что Питер вдруг оказался жив.
— Понимаете, так уж вышло, — заюлил Стас, покрываясь холодным потом. — Это называется — недоразумение.
— Убийство — недоразумение? — брови Жемчужникова поползли вверх.
— Именно, — охотно подтвердил Стас. — Я не давал приказа, ну… — он замялся.
— А какой же ты отдал приказ? — Жемчужников вновь стряхнул пепел. На паркете стало расползаться чёрное пятно. Но это был не пепел, а кровь. Стас с ужасом смотрел, как тёмная жидкость распространяется по полу, въедаясь в щели между паркетинами.
— Я просил только заткнуть фонтан, — пролепетал Котов, пытаясь обнаружить дверь. Двери в комнате не было — только бесконечный паркет. — А они не так меня поняли…
— Заткнуть фонтан? — Жемчужников недобро прищурился.
— Ну, это образное выражение… я сказал, что статья о московской недвижимости не должна выйти. А мои люди, как бы это сказать…
— Так и говори, — зрачки Жемчужникова полыхнули пламенем. В комнате становилось холодно.
— Перестарались, понимаете? Пе–ре–ста-ра–лись, — по слогам повторил Стас и отодвинул босые ноги. Кровь подобралась прямо к его стулу. Стасу было ужасно холодно и зубы его начали выбивать какой–то ритм. Кажется, канкан, с ужасом подумал Стас и попытался унять дрожь. Тщетно. Он трясся как в лихорадке.
— Не ссы, Котов, — вдруг совершенно не интеллигентно, абсолютно в несвойственной манере осадил его Жемчужников. — Я тебе ответку присылать не собираюсь. Об такое говно руки марать не буду. Вали отсюда! Слышишь, немедленно!
Стас вскочил со стула. Зубы выбивали уже полонез Огинского. Он рванул к одной стене, к другой, к третьей… Кругом был один паркет, а возле четвёртой стены сидел страшный Жемчужников. Наверное, дверь находилась за ним. Но оказаться рядом с мёртвым журналистом у Стаса не хватало духу. Он сел прямо в лужу крови и жалобно, по–щенячьи заскулил. Господи, как же холодно!..
…От холода он и проснулся. Так и есть — окно раскрыто, одеяло сбилось на пол, музыкальный будильник исполняет полонез Огинского. Будь оно всё проклято!