Охота на Овечкина
Шрифт:
Он поднял голову к небу и заморгал глазами. В небесах было черным-черно, и в бархатной глубине их россыпью сверкали крупные, низкие, как на юге, звезды. Что за чертовщина? Ведь белые же ночи, июнь месяц! А луна куда подевалась? Он опустил взгляд на грешную землю и остолбенел окончательно.
В темноте уже и леса… то есть сада не было видно, только ветерок слегка шелестел листвою. Овечкин, затаив дыхание, прислушался и ничего, кроме этого шелеста и стука собственного сердца, не услышал. Да что же это такое? Не так уж велик Таврический сад, чтобы не было слышно шума проезжающих мимо машин,
– У-гу, – раздалось вдруг в темноте, довольно-таки близко, и Михаил Анатольевич подпрыгнул от неожиданности. Филин?!
– У-гу…
«Ну вот, – подумал он нервно, – наверное, я уже упал куда-нибудь под кустик и сплю. А каких еще снов, кроме кошмаров, можно ожидать после сегодняшнего? Если все это, конечно, не козни домового…»
Последняя мысль заставила его судорожно затоптаться на месте. Что делать? Бежать? – так ни зги не видно. Звать на помощь? Кого? И напряженно щурясь, всмотрелся Михаил Анатольевич еще раз в непроглядную тьму, окружавшую его со всех сторон.
Вдали, за деревьями, мелькнул огонек. Вроде бы. Но и этого оказалось достаточно, чтобы Овечкин испытал несказанное облегчение и ринулся на свет, не разбирая дороги.
…Не знал, не знал он, что в Таврическом саду встречаются такие заросли. Под ногами с треском ломались сухие сучья, кусты вцеплялись в одежду, в лицо то и дело лезли косматые колючие еловые лапы, осыпая его каким-то сором и залепляя глаза паутиной. Но огонек приближался. И когда Михаил Анатольевич подобрался достаточно близко, чтобы разглядеть наконец, что это за огонек, он снова ощутил головокружение и легкую дурноту и остановился.
То был костер. Довольно большой, в половину человеческого роста. Горел он весело, звонко постреливал искрами и освещал, как положено костру, вполне приличное пространство вокруг себя. Но что это было за пространство?!
Сомнений не оставалось никаких – Михаил Анатольевич находился в глухом лесу. Костер был разведен на маленькой укромной поляне, окруженной вековыми елями. И – никого рядом.
Впрочем, нет. Михаил Анатольевич крепко зажмурился, надеясь отогнать наваждение, и вновь нерешительно открыл глаза.
Возле костра сидел некто. Чем дольше Овечкин всматривался в него, тем больше различал деталей, словно бы на глазах у него проявлялась фотография, – высокие болотные сапоги, брезентовый плащ с откинутым на спину капюшоном, копна темных спутанных волос, ружье за плечами… Только лица никак не мог разглядеть Михаил Анатольевич, как будто его скрывала тень, хотя сидел человек лицом к костру.
И негромко разговаривал с кем-то. До слуха Овечкина донесся его глуховатый голос, а вслед за тем – раскатистый смех, которому вторил серебряный колокольчик. И Михаил Анатольевич на мгновение снова крепко зажмурился – из костра неожиданно высунулось нечто, похожее на огненный язык, метнувшийся в сторону, и у этого нечто были пара огненных рук и точеная, изящная ящеричья голова, украшенная глазами, горевшими, как драгоценные камни, и ярче пламени. Это-то существо и издавало звуки, напоминавшие звон колокольчика. Оно встряхнуло сложенными вместе руками и выронило два мелких камушка, покатившихся по
Человек в брезентовом плаще нагнул кудлатую голову и негромко произнес несколько слов. После чего ящерица подхватила с земли то, что выронила, и откинулась обратно в огонь. И заплясала в нем, почти неотличимая от пламени. А человек вдруг повернул свое сокрытое вечной тенью лицо в ту сторону, где оцепенело безмолвствовал среди вековых елей Михаил Анатольевич.
– Выходи, путник, – сказал он, слегка повысив голос. – Если ты пришел с миром, то и мы не причиним тебе зла.
Овечкин не сразу понял, что обращаются к нему. А поняв, на негнущихся ногах покорно вышел на поляну и остановился в нескольких шагах от костра, обреченно глядя на того, кто его позвал.
– Не бойся, – продолжал тот, – садись. Ты голоден, устал, хочешь пить?
Он протянул к Михаилу Анатольевичу пустую ладонь, и тот уже почти без удивления увидел, как на ладони этой из ничего возникает фляга, обычная алюминиевая охотничья фляга в кожаной обмотке.
– Глотни-ка, – предложил человек без лица, и Михаил Анатольевич подчинился.
На вкус это был коньяк. Овечкин поперхнулся на первом же глотке, вернул флягу хозяину и, кашляя и вытирая рот рукою, опустился на землю возле костра.
Голова у него кружилась. Страшный сон продолжался. Но Михаил Анатольевич уже понял, что никуда ему не деться из цепких лап сумасшествия, и измученный рассудок его окончательно отринул возможность найти происходящему хоть какое-то объяснение. Оставалось принимать все как есть. Как должное.
– Спасибо, – смиренно сказал Овечкин. – Мне уже лучше.
Охотник – или кто он там был – кивнул, закрутил крышку фляги, и та растаяла у него в руках.
Из костра на Михаила Анатольевича безмолвно взирала огненная ящерица, поднимаясь и опускаясь вместе с пламенем, словно качаясь на волнах. Овечкин робко улыбнулся ей, и рот ящерицы немедленно растянулся в подобии улыбки.
– Что за беда загнала тебя, человек, в самое сердце Муромских лесов в такое глухое время? – спросил охотник. Тихий голос его звучал участливо, но Михаил Анатольевич вздрогнул. Муромских лесов?
– Не знаю, – растерянно ответил он, моргая глазами. – Я не знаю, как я сюда попал. А вы… кто такие?
– Мы? – Охотник хмыкнул. – Мы – Стража. Это Пэк, – он повел рукою в сторону костра, и ящерица комично поклонилась. – А меня зови просто Ловчим.
– Это саламандра? – с любопытством спросил Овечкин, глядя на Пэка.
– Разумеется. А я – призрак, если тебе интересно.
– А-а-а, – протянул Михаил Анатольевич с таким видом, словно уж теперь ему все стало ясно. – А я – Овечкин. Библиотекарь.
И засмеялся. Сначала тихо, а потом все громче и громче. Может, это подействовал коньяк, а может, просто начиналась истерика, но ему вдруг показалось ужасно смешным, что в самом сердце Муромских лесов сидят себе у костра саламандра, призрак и библиотекарь. Он смеялся и никак не мог остановиться. Недоумение, появившееся на лицах стражников, охранявших в этих дебрях неведомо что, лишь усугубило его неуместное веселье. Лес отвечал гулким эхом. Ловчий переглянулся с Пэком и вновь извлек из ниоткуда свою волшебную флягу.