Охота на Пушкина
Шрифт:
«Ваше радио» продолжало работать. Девушка-ведущая, только что заступившая на пост, как раз благодарила Пистона за отлично проведенный эфир и желала ему счастливо добраться домой.
«А это мы еще посмотрим», – подумал Платов.
Через пятнадцать минут по ступенькам гостиницы стремительно сбежал невысокий молодой человек в элегантном черном пальто и пижонской широкополой шляпе. Платов по описанию вахтерши сразу узнал Пистона.
Пистон шагнул с тротуара на проезжую часть переулка, огляделся вокруг в поисках поджидающей машины
Пистон открыл двери и заглянул внутрь.
– На Аптекарский, – сказал он.
– Сколько?
– Да тут рядом!
– Я знаю.
– Полтинник!
– Мало!
– Как это мало! Я каждый день тут езжу и всегда плачу полтинник!
– А инфляция?
Диджей собрался захлопнуть дверцу.
– Ладно, садись, – в последний момент согласился Платов.
И Пистон опустился на сиденье рядом с ним.
В машине Пистон принялся сразу звонить по мобильному телефону. Сначала какой-то Маринке. А потом неизвестному Боре, которому строго-настрого запрещал сегодня вечером пить. Боря с этим, похоже, не соглашался, говорил, что если пить в меру, то дело от этого не пострадает, и они с Пистоном по этому поводу препирались.
Платов краем уха слушал болтовню Пистона, лихорадочно прикидывая, что же делать.
До Аптекарского было и в самом деле было недалеко – на набережную, потом через мост и прямо, вдоль Ботанического сада. «Если поехать прямо, – прикидывал Платов, – сразу попадешь в людные места, в которых Пистон, наверняка, хорошо ориентируется. Туда ехать нельзя...»
Миновав мост, Платов круто свернул вправо и начал стремительно набирать скорость.
– Э, эй! Мужик! – прикрикнул Пистон, прикрывая ладонью трубку телефона. – Ты куда? Мне на Аптекарский. Прямо.
– Там ремонт, – коротко ответил Платов.
– Какой ремонт! С чего ты взял? Я утром ехал, все было в порядке.
– Утром было в порядке, а сейчас ремонт!
– Ты что, рехнулся! Куда ты меня везешь?!
Но Платов уже успел промчаться вдоль чугунной решетки, ограждающей сад, круто свернуть налево в переулок и сразу же опять налево – в открытые ворота вспомогательного проезда, ведущего к гаражам и ремонтной мастерской.
Платов остановил машину и выключил двигатель. Воцарилась тишина.
На них с удивлением обернулась какая-то женщина, которая не спеша шла по дорожке в сторону запотевших стекол оранжереи, с ведром земли в одной руке и лопатой в другой.
Пистон, кажется, начал понимать, в чем дело. Он спрятал телефон в карман, губы его плотно сжались, а глаза стали наливаться яростью.
– Ты чего, мужик?! Тебе жить надоело?
Платов всем корпусом повернулся к своему пассажиру.
– Ну что, сволочь? – спросил он страшным голосом, чувствуя, что гневный спазм перехватывает горло. – Не узнаешь меня?
«Руки, руки его контролировать! –
– Я тот, кто на следующей неделе будет с Тайсоном боксировать. Узнал?
Пистон хотел было пошевелиться, но Платов предупредил его движение и Пистон остался сидеть как сидел.
– Сейчас я тебя закопаю, сволочь! На компост! Но прежде скажу все, что о тебе думаю!
Платов почувствовал, как в висках гулко застучала кровь. И увидел совсем рядом тревожно метнувшиеся глаза Пистона.
– Ты маленький вонючий козел, – сказал Платов. – Ты из тех, кто приносит на день рождения коробку из-под торта, а в коробке – какашка! Или привязывает кошелек на веревочку и дразнит прохожих. Или ребенку протягивает конфетку, а там не конфетка, а пустой фантик! Такие козлы, когда вырастают, любят подловить на улице пьяного, который лыка не вяжет, повалить на землю и забить ногами! Чтобы таким образом вырасти в собственных глазах. Ты мелкий гнусный подонок! Понял!? Ты нападаешь из-за угла, и только на тех, кто не ждет ничего плохого и поэтому не может ответить. Ты – полное говно!
Пистон сделался белым, как мел. Его руки начали шарить вокруг в поисках чего-то тяжелого, но Платов навис над ним, и Пистон опять замер, буравя Платова расширившимися от ненависти глазами.
– И ладно бы ты один, но таких подонков повылезало из всех щелей немерено! И свои подлые замашки они возвели в норму жизни. Вывели из них философию. Мол, в наше время кто успел, тот и съел. И нечего щелкать клювом. Наглость – вторая натура, и если не напаришь, то и не проживешь. И так далее и тому подобное.
Пистон стал понемногу приходить в себя от первой неожиданности, и до него начал доходить смысл слов Платова.
– И теперь все мы живем по волчьим законам! Водитель стоит на обочине лесного шоссе, просит помощи – а никто не остановится. Потому что люди боятся. А вдруг это шутник вроде тебя, а в кустах прячется парочка его приятелей с монтировками? Или девчушка на костылях просит милостыню в переходе метро – а все отворачиваются. Потому что каждому ясно: ногу ей козлы вроде тебя бинтом скрутили, чтобы выглядела как культя, а вечером она отдаст в их общак все собранные за день деньги.
Пистон пошевелился на своем месте, как-то странно посмотрел на Платова и отвел глаза.
– Ты чего, рехнулся? – хмуро вставил он. – А здесь-то я при чем?
– А при том! Из-за таких, как ты, это стало предметом гордости. Продать приятелю какое-нибудь дерьмо. Или оттяпать у соседа что-нибудь под шумок. Или просто над ним посмеяться. Да из-за вас мы живем как на зоне: никто руки в беде не подаст, позовешь на помощь – все разбегутся. Тебя на улице среди бела дня раздевать будут, а прохожие мимо пойдут и будут отворачиваться. Каждый опасается: вот поверишь человеку, душу перед ним раскроешь, а он тебя скрытой камерой заснимет и опозорит перед всем городом.