Охота на Сталина
Шрифт:
— Нет, спасибо конечно, профессор, но я только-только женился. Меня жена не отпустит. И вообще, засиделись мы у вас. Завтра на службу рано вставать, Орловский решительно поднялся и протянул Вершинину руку. Уже в дверях Виктор обернулся и спросил:
— Может быть все-таки можно что-то сделать, чтобы перемещения эти прекратились? А, профессор?
Вершинин замялся, посопел, почесал затылок и сказал:
— Если только самому себе пустить пулю в лоб… Сам объект, так сказать самоустранится из системы. Да и то, не уверен, что сработает.
Всю дорогу в метро, а потом и в трамвае, оставшись один, Орловский думал: — получается,
Резкий порыв ветра подтолкнул Орловского в спину, когда он шел от остановки, где-то хлопнуло оставленное на ночь открытым от жары окно, первая крупная капля прилетела в лицо. Начинался дождь, погода портилась. Портилось и его настроение.
Это что же получается? Его выкидывает из любого времени, если убивают либо его, либо он убивает того, кого «не надо». А если убивает кого «надо», как в случае с секретарем Ежова, Гладун-Хаютиной или теми СФОРовцами, то ничего не происходит. А если в какой-то момент его смерть не нарушит никаких там связей? Если будет «надо» его убить? И кто вообще определяет судьбу человека? Бог? Главный инженер неведомой «машины времени».
До сего момента Виктор хоть в каком-то смысле считал себя творцом своей судьбы. Его жизнь, на первый взгляд, зависела от того, насколько он метко стреляет, сильно бьет и быстро соображает. А оказывается и нет. Подставляйся под пули, хихикая как дурачек. «Причинно-следственная связь» или «силовые линии» вытащат в другое время. А может просто сбежать куда-нибудь в глухую сибирскую деревню? Прямо сейчас, пока все спокойно, пока опять не началась стрельба? Ведь не нарушит же это никаких этаких связей? Схватить Анастасию в охапку и за Урал.
Жена встретила его в дверях. Надо же переживает! Или Лутц нагоняй дал, что подопечный ушел из-под наблюдения? Да вроде и не пасла она Виктора. Нет, переживает. Вон глаза на мокром месте. Так не сыграешь. А вот теперь надулась. Значит не все так безнадежно. Поцесс пошел. Ведь Виктор так надеялся влюбить в себя эту дивчину. Надоело каждый вечер отворачиваться зубами к стенке, пока жена раздевается, надоело лежать как идиоту на этой раскладушке. А как она убирает руку с его плеча, как только никто больше их не видит? Задолбало!
Ну теперь-то он хоть немного подержит ее в своих объятьях. Правда опять вот отстранилась и ушла в ванную. Ну ничего, ничего.
Орловский выпятил грудь и отправился на кухню, надеясь найти чего-нибудь поесть, насвистывая при этом «Сердце красавицы». Все дурные мысли просто были рассеяны какой-то теплой волной, разливающейся по телу. Еще немного и его тогда разорвет изнутри, и тогда «самоустранится сам объект».
Глава 11
ВСТАВАЙ СТРАНА ОГРОМНАЯ
Обрывки газеты кувыркались вдоль разбитой танками мостовой. Пронизывающий ветер выдувал остатки тепла из-под лохмотьев, которыми было укутано тело по самый нос. Сверху же была напялена рваная женская шаль. А может, это просто кусок занавески. Все тряпье настолько
Белая муха спикировала прямо ему на щеку из пролома в потолке. Снова снег, это значит, что завтра снова выбираться из сугроба, что укроет их нору, вырытую в куче битого кирпича и прикрытую сверху куском толи. С одной стороны хорошо — теплее будет, а с другой, если они угреются и проспят дольше, мартовская оттепель сделает свое гнусное дело, и все тряпки промокнут насквозь. На ледяном ветре — верная смерть. Не будильник же ставить, которого нет. Он и так никогда не знал, проснется на следующее утро или нет. В соседнем подвале вон старуха сегодня утром не проснулась. Можно сказать, повезло. Отмучилась, — Он вздохнул. — Подвал! Поселиться бы там, стать его хозяином! Можно было бы пускать народ на ночлег за миску с похлебкой. Только на освободившееся-то жилье есть свои претенденты. Разношерстная публика, живущая на улице, где не осталось ни одного целого дома, уже давно сбилась в стаю со своими порядками, обычаями и иерархией. И он занимал далеко не первую ступеньку в клановой лестнице городских бездомных. Поэтому-то и жил в норе почти под открытым небом.
Словно и не ел ничего. Приятное тепло от тормозной жидкости разливалось по телу, не достигая однако рук и ног. Пальцев в рваных ботинках, которые он снял в прошлом месяце с неизвестно откуда забредшего сюда бродяги, он уже не чувствовал. Плохо. На первый взгляд ботинки эти казались крепкими, только после лазанья по горам мусора почти отвалились их тонкие подошвы. И как этот бродяга в них ходил? Подошвы, конечно, были тут же примотаны проволокой, но снег все равно норовил набиться вовнутрь.
Обувка досталась ему по закону, ведь именно он обнаружил чужака, и именно он бил его ногами, пока не подоспели дежиморды с начала улицы. Сытые и хорошо одетые, они охраняли покой и сон старосты, который жил в просторном подвале с буржуйкой и даже чугунной ванной, в которую держиморды таскали воду из проруби.
Да вот только невелико оказалось богатство-то. Теперь, если завтра проснется, надо тащится за город. Там на просеке возле замерзшего болота американские коммандос иногда устаивают стрельбы. Можно насобирать чинариков, жеванных резинок «бубль-гум» и, если повезет, найти пакетики с остатками чипсов или даже консервные банки с примерзшим ко дну жиром. Красота!