Охота на Сталина
Шрифт:
Чтож почитаем.
«Здравствуй, солнышко…» Пам-пам-пам. Сюси-пуси. А, вот, началось.
«… скоро, моя радость, все будет по другому. Скоро ты получишь обратно имения своего отца и мы заживем красиво и богато. Кто бы мог подумать, что конец краснопузым положат какие-то комья грязи…»
Ага, вот это уже интересно. Не о том ли взрывном устройстве речь? Но все дело-то в том, что «комья!» И потом письмо датировано сентябрем сорок второго и упоминается не Скорцени или Греве, а некий Девид Томпсон. Вот бы о нем чего-нибудь нарыть. Но главное в том, что скорее всего вся эта история с группой диверсантов в сорок четвертом — чистой воды выдумка чекистов. Надо рыть
Алексей захлопнул папку и пошел на кухню. Теперь он может отблагодарить себя порцией-другой коньячку. Не просто ради выпить, а за здравие перспективного направления расследования. Дело-то, наконец сдвинулось с мертвой точки.
Москва Языковский пер. д.6 19.02.1941 г
Сегодня у Виктора праздник — еще с утра подтвердился его перевод в трест. Вполне возможно, что это постарался Лутц. Ян не всегда посвящает своих подопечных о предпринимаемых им шагах. Но Орловскому хотелось думать, что перевод — это его заслуга. Все-таки довести строительство моста в Белоречье от задания на проектирование, до последней заклепки на фермах — это не фунт изюма. Сразу после открытия с традиционным перерезанием ленточки, на торжественном собрании ему вручили почетную грамоту и ценный подарок — водонепроницаемые часы «Слава». А колхоз «Новая заря», которому позарез был нужен этот мост, чтобы возить на элеватор зерно и из города запчасти к тракторам, не делая при этом пятидесятикилометровый крюк, подарили их управлению племенного быка Казимира. Они долго не знали, куда девать скотину. Не в Москву же везти. Выручил председатель соседнего колхоза Сидор Кофтун. Быка они списали на износ строительной техники и пристроили к Кофтуну, а он за это презентовал руководящему составу управления пять коробковых полушубков. Опять же их оформили как спецодежду. В общем, в столице Орловский появился с обновками. Не забыл он и об Анастасии. Та долго не хотела принимать лисью шапку с таким длинным хвостом сзади, но Виктор сказал, что того требует оперативная обстановка (какая же жена без презента?) и она сдалась.
Именно в тот день, как ему показалось, растаяла ледяная стена между ними. Нет, вроде бы ничего особенного не произошло. Он вошел, поставил чемоданы на пол, стряхнул налипший на воротнике и шапке снег. Но вот ее глаза… Он никогда не видел у нее таких глаз!
Они не спеша, поужинали, говоря при этом о каких-то пустяках, послушали на кухне выпуск новостей по радио и переместились в комнату.
Виктор вынул из чемодана объемистую папку с рабочими документами и принялся перекладывать их в портфель, который в командировку с собой не брал.
— Ты знаешь, а я соскучилась по тебе, Витя — Анастасия села на тахту и подобрала ноги. — Даже не думала, что такое возможно.
— Почему? Я что, тиран какой-нибудь? — Орловский засмеялся.
— Да нет, конечно, — улыбнулась она. Просто я привыкла к тебе относиться как… к товарищу что ли?
Виктор заметил, что словом «товарищ» Анастасия едва ли не поперхнулась.
— А теперь как относишься? — он даже перестал есть отменный борщ, что она сварила с утра, и отложил ложку.
— Как к очень хорошему другу. По друзьям ведь тоже скучают, правда?
— Правда, — буркнул Виктор и вернулся к еде.
Тут Анастасия была права. Они и в самом деле стали друзьями. Нет, конечно, всего о своей жизни он не рассказал. Да разве такое возможно? Но в пределах разумного… Особенно они с Настей любили вспоминать детство, хотя и было оно у них ой какое разное. Маленький Петя Сказочников раздирал коленки, кувыркаясь с обрыва у быстрой речки Ведянки, играл в прятки в высоких травах, которые пахли уходящим летом, получал горячих от батяни, когда приходили соседи в поисках негодников, разоривших улей, а у Петьки вся мордашка была вымазана медом.
Настеньку же нянчили те самые семь нянек, которые по идее просто обязаны были оставить ее без глаза, но на деле даже чихнуть ей не давали. Горы плюшевых медведей и табуны кукол в кисейных платьицах, пытка рыбьим жиром по утрам, французский с прононсом и прочая дребедень. Кисельные берега и молочные реки, одним словом. Причем самым страшным, что она запомнила, был дед, совершенно не желающий вписываться в великосветскую семью высокопоставленного офицера. «Гляди, Наська, учи науку. Не будешь учиться, все косы повыдергаю», кричал он, и не было мгновений страшнее. Хотелось убежать в чулан и спрятаться там среди старых матрацев.
Раскаленная палуба парохода, тифозные трупы, сбрасываемые за борт, кишащая людьми и тараканами гостиница Марселя (причем еще не известно кого было больше) — все это не отложилось в маленькой детской головке. Тем более, что и в эмиграции ее отец тоже неплохо устроился.
У Петьки же самым страшным были «Бесовы пещеры», что на излучине реки за Строгановским лесом. Всякое говорили о них: и что живет там беглый каторжник, что питается заблудившимися детьми, и что именно туда русалки утаскивают с реки утопленников, а потом их души бродят по узким подземным ходам и завывают, заглушая ветер. Наконец, что в пещерах издревле поселились бесы и выходят оттуда по ночам на охоту. Один раз Петьку на спор пошел к пещерам когда стемнело. Полчаса просидел он у самого в хода ближней из них. Его начало трясти крупной дрожью. То ли замерз, то ли последние остатки мальчишеского куража растаяли вместе с криком ночной птицы. Убежал.
Только пацаны на селе его все равно зауважали. Еще бы. Больше никто даже не заикнулся о том, что готов хотя бы повторить поход к «Бесовым» пещерам ночью.
Потом были казаки, гнавшие полем безоружных активистов из их шахты. Был там и его родной дядя Коля с разрубленной наискосок грудью.
Горели заживо односельчане в подожженной петлюровцами деревне, умирали с голоду, когда со двора бравые красновцы, с яркими триколорами на рукавах, уводили последнюю скотину и жгли налившиеся зерном поля.
Но это уже была совсем другая, взрослая жизнь. Снаряжать ленту от пулемета «Максим», когда на голову тебе сыпятся горячие винтовочные гильзы, перевязывать рваные раны и хоронить знакомых с пеленок людей — это уже не детство.
Насте, как и ему, тоже поменяли фамилию. На самом деле ее звали Анастасия Эрдели. Хорошо, что хоть имя оставили. Он-то побыв некоторое время Сергеем, настолько привык к «Виктору», что уже давно не оборачивался, когда кто-нибудь на улице громко звал Петра.
Москва Красная площадь. 01.05.1941 г
Веселое оживление, крики «ура», тучи разноцветных шариков и знамена, плакаты, транспаранты… Казалось, они с Настей утонули в этом красном море.
Анастасия сначала ни в какую не хотела идти на демонстрацию, но если бы жены комсорга треста, да еще и кандидата в партию, не было бы вместе со всеми, это, самое малое, вызвало бы пересуды и сплетни. Пришлось воспользоваться административным ресурсом. Лутцу Анастасия перечить не смела. Он был единственным связующим звеном между ней и отцом, возглавляющем в Париже «офицерский союз».