Охота на Сталина
Шрифт:
— Что им там медом намазано?
— Да там еще до войны самый малинник был. Да и до революции тоже. Бедные деревеньки, потом заводской район со всеми вытекающими. А сейчас там по старой памяти свои норы обустроили бывший Сенька Сундук, Пашка Архангел и Сиплый — известные в свое время щипачи и медвежатники. Народу в их бандах хватает. Хлеб-то ведь легкий. Не надо лазить в горячие места, не надо драпать от патрулей и истребительных команд — те сами в такие районы залазить боятся. Это тебе не комсомольцев шугать. Мародеры и вооружены до зубов и в своих владениях каждую щель знают. В Марьиной роще ведь все деревянные домики сгорели, а заводы еще немцы в сорок четвертом разбомбили. Вот и прячутся тамошние бандюги по подвалам, да погребам. Хрен найдешь и выковырнешь. По ночам они дрыхнут, да водку жрут, а на промысел к вечеру вылазят, когда наш с тобой брат обратно с добычей возвращается. Но могут и утром прищучить, когда к ним особенно долго никто не попадается.
— А что же эти Архангелы с Сундуками так долго зону топчут? — спросил Виктор, вспоминая свой разговор с штурмбанфюрером. Тут же никто больше четырех лет не живет.
— А ты думаешь, они в Марьиной роще живут? Наивный! Они там дела делают. Живут-то эти упыри с комфортом в какой-нибудь Малаховке или Гжели. Домик там, жинки две или три, хозяйство. Опять же кому надо в администрации ооновской отстегивают. Вот и не трогают их. Это мы с тобой как крысюки по большой московской помойке рыскаем. Правда рядовому мародеру немногим лучше живется. А по срокам — это ты верно сказал. Весела и коротка разбойничья жизнь. Если не пуля хантерская ее оборвет, то радиация сильно подрежет. Это ведь штука такая — без цвета и запаха. Многие до сих пор ничего не понимают до поры до времени, только вот чахнут начинают, кашлять кровью, язвами покрываться. Иногда лучевая вообще начинается как обыкновенная простуда, только температура все не спадает и не спадает. А потом все, аллес капут. Таких подельничков своих мародеры без лишних церемоний кончают, этому, коли заметил кто из них за собой что-то неладное, то уползает в какую-либо дыру подыхать.
— Прямо как зверье какое-то, — заметил Орловский.
— А они и есть зверье. Санитары зоны. — Андрей встал. — Ну давай, напарник, спать что ли? Завтра вертолет в пол пятого. Полетим с ветерком аж к самому Долгопрудному.
— Раз, два, раз, два, — разорялся репродуктор. — Сели встали, сели, встали.
Орловский открыл глаза и снова зажмурился. Тонкая солнечная полоса разделяла потолок на две равные части, спускалась по стене и, ломаясь на одеяле, выплескивала нестерпимо яркий свет прямо ему в лицо.
— Раз, два. Закончили приседания. Встали: ноги на ширине плеч, руки вытянули перед собой. Делаем мах правой ногой, касаясь ей кончиков пальцев левой руки. Р-р-аз, два, — продолжал звонкий жизнерадостный голос.
Стоп! Откуда здесь одеяло в белоснежном пододеяльнике, мягкая подушка, откуда раскладушка, наконец? И вообще, черт побери, откуда на их базе радио? — Орловский поднял голову и увидел напротив, в соей когда-то холостяцкой постели Анастасию, которая спала, обняв большую пуховую подушку.
Опа! Опять сороковой! Заснул там, проснулся здесь. И это уже второй раз так. Его что, теперь и во сне будет швырять из одного времени в другое? Приятная новость! По крайней мере, это совсем не то, что получать пулю в лоб. Все-таки неприятно, когда в тебя стреляют и попадают.
Вообще он давно задумывался о том, что надо с этим что-то делать. Но в череде событий, сменяющих друг друга с умопомрачительной быстротой, не было времени сесть и принять решение, что делать и как. К кому обратиться за помощью? К ученому или психиатру? Нет, пожалуй, к психиатру не стоит. Итог похода к нему ясен заранее. А вот если к ученому, то к какому? Да хоть бы посоветоваться с кем-нибудь. А с кем? Анастасия отпадает. Испугается еще и доложит все Лутцу, а тот решит вывести из игры сбрендившего, а значит, ненадежного агента. А кто у него из близких людей есть еще в этом городе? Саша Рутковский? Пожалуй. Только вот не хотелось бы подставлять его. Что, если Лутц держит под наблюдением всех своих сотрудников, и Виктор выведет их тайное общество на Сашу? Нет, не может того быть! А если и следят, он, Орловский сумеет с этим справится.
— Переходим к водным процедурам, — сообщил репродуктор. Виктор потянулся и осторожно, чтобы не разбудить «молодую жену» встал с раскладушки.
Голова отказывалась соображать. Это же надо вспомнить, что было вчера, что он собирался делать сегодня, — Орловский подошел к отрывному календарю с грудастой колхозницей и запойного вида рабочим на картинке сверху, — а сегодня у нас седьмое сентября сорокового года. Вчера у них была свадьба, а сегодня, стало быть, первый день медового месяца. — Виктор посмотрел на свою спящую красавицу. — Вот еще надсмотрщика к нему представили, тоже мне. Только все равно этот очаровательный стаж в юбке не коим образом не сможет предотвратить его очередной побег в пятидесятые. Орловский и сам был бы рад задержаться здесь на долго, а лучше навсегда на всегда. И помочь ему в этом сможет только Саша Рутковский.
Орлов не стал звонить ему из квартиры, а пока жена спала, спустился вниз и пошел к ближайшей будке телефона-автомата.
Саша ответил сразу. Как будто сидел рядом с аппаратом и ждал звонка. Не виделись они года полтора со времен последних посиделок-чаепитий. Сам Рутковский не страдал излишней любознательностью. С тех самых пор, как он спас Виктора, буквально затащив к себе в квартиру, из которой Орловский сбежал через окно по пожарной лестнице, Саша стал своим. И теперь ему можно доверить все, даже то, что произошло с Виктором со дня его ареста.
Орловский почему-то был уверен, что его друг не станет смеяться, не покрутит пальцем у виска, а внимательно его выслушает и обязательно что-то придумает.
Когда Виктор вернулся, Анастасия уже встала. Он застал ее на кухне за готовкой. Яичница из трех яиц и бутерброд с сыром — то, что ему сейчас нужно. Орловский в момент проглотил завтрак, выпил обжигающего чаю, буркнул «спасибо» и десять минут спустя уже трясся в трамвае, везущем его на Красную Пресню.
Сразу к Рутковскому он не поехал. Покружил по городу на трамваях, зашел в галантерею на Садовом и купил себе новый галстук, посидел в пивной на углу Басманной, где с удовольствием выпил пару кружек пенного холодного пива, купил билет на дневной сеанс в «Иллюзионе». Правда, просидел там только двадцать минут. Потом вышел в вестибюль, и, посетив туалет, вышел через входные двери. Хвоста вроде не было. Теперь можно и на Пресню.
— Даже и не знаю, что тебе посоветовать, — Рутковский сел на подлокотник дивана. — Проблемами пространства и времени у нас пока никто не занимается. Сам видишь, вся наша наука работает на оборону и народное хозяйство. Не то время сейчас, брат. Хотя…
Розовые тени вползали в комнату, будто бы боясь, что увлеченные чем-то люди заметят их и тогда электрический свет-убийца сожрет их с потрохами. За скатом крыши соседнего дома разгорался закат. Тонкие, почти невидимые облака балансировали на грани голубого купола дневного неба и разрастающейся на западе пылающей полосы. Бодро позвякивали вечерние трамваи, которые спешили развести по домам очередную партию уставших работяг и вернуться за следующей. На углу у булочной кричал чистильщик обуви, предлагая освежить штиблеты не спешащим домой товарищам. Зажигались фонари возле входных дверей ресторанов. Занимали свои «блокпосты» у парадных дозорные бабки, любящие перемыть косточки всяк проходящему. Город плавно окутывали сумерки, и вечер принимал вахту у душного июньского дня.
Александр топтался в прихожей, дожидаясь пока Виктор наденет штиблеты.
— Значит до завтра. Как только договорюсь с Вершининым, сразу отзвонюсь.
Они попрощались. Орловский слетел на первый этаж. С его плеч словно гора свалилась.
Уж они, эти ученые мужи что-нибудь придумают. Не может быть, чтобы не придумали. От скарлатины и подагры лечат, золото и янтарь находят, самолеты строят, значит и с его недугом что-либо сделают.
Где-то далеко, на Белорусском вокзале свиснул паровоз, мимо промчался пацаненок на деревянном самокате, в сквере два старика, наверное заставшие еще отмену крепостного права, играли в шахматы, расположившись на скамейке возле огромного цветника. Жизнь возвращалась в привычное русло, наполняясь красками, запахами и звуками, которые орловский перестал замечать, попав в водоворот пространства и времени.