Охота на тринадцатого
Шрифт:
— Прикажи прекратить бой…
— Смерти моей желаешь? — криво улыбнулся адмирал. — То, что прячется на Клондайке, определит наше будущее! За такие секреты и мы, и русские будем биться до последнего корабля!
— На Клондайке уже нет того, что ищете, — прошептала девушка. — Экипаж „семерки“ погиб в самом начале атаки… амазонки погибли… так много смертей…
И она снова беззвучно заплакала.
Адмирал напряженно подумал — и свирепо развернулся к адъютанту:
— Слышал, что она сказала? Бегом в центр управления!
— Сэр! — воскликнул шокированный адъютант. — Как можно? У нас есть шанс добить наконец русского медведя!
— Дурак ты, Ежи, хоть и умный! — проворчал адмирал. — Я сказал — бегом!
И осторожно забрал из слабой девичьей ладошки пульт управления подрывом ракет. Полковник проследил за его движением, изменился в лице, подхватил с пола автомат и побежал в центр управления, на ходу уныло размышляя, что он действительно дурак, хотя и умный. Потому что лично он продолжил бы бой — и наверняка нарвался б на засаду, которую адмирал заметил, а он нет, хотя смотрел изо всех сил.
Адъютант на бегу подумал еще — и пришел к выводу, что и в вопросе с автоматом адмирал прав. Потому что если командующий Седьмым флотом тоже засаду не заметил — а он не заметил, видно по всему — то придется действительно его пристрелить, и лучше, чем автомат, для такого дела инструмента не найти. Разве что гранатомет — но гранатомет очень неподходящее для внутренних помещений оружие.
Не буду выстраивать интригу — в истории интригам не место — да и в двадцать пятом, далеком от нас веке наверняка любой желающий может легко узнать, почему отступил адмирал Штерн.
Дело в том, что… да, старый адмирал ужаснулся потерям европейского флота. И трезво оценил угрозу приближающихся русских карательных корпусов. И так и не решился послать корабли на прямой штурм Клондайка. И… объяснений много, но причина — одна.
Адмирал Штерн боялся „тринадцатого“.
И в страхе своем, как настоящий мужчина, не признавался даже себе.
Но когда появилась возможность отступить, не теряя уважения в глазах любимой женщины, сразу отступил.
Вы скажете — трус. Ну… попробуйте сами столкнуться с „тринадцатым“. Если выживете — получите право судить.
И вот еще что: сам адмирал себя побежденным не считал. Он держал на руках любимую девушку, она сама прилетела к нему — что это, как не победа? Не верите? Проживете, сколько адмирал, поймете сами.
Я прожил не меньше, я знаю.
Я — ветер, летящий в степи,
Я — пыль бесконечных дорог…
Клондайк, третий центр сил
Выжившие бунтовщики стояли в госпитальном парке. Недалеко от них техники проверяли аппаратуру для интерактивного выступления — предстояло объяснить Клондайку и всей обитаемой вселенной, кто такие сыны Даждь — бога, чего хотят и как будут жить дальше.
— Неужели победили? — пробормотал генерал Кожевников. — Давить бунт некому, флот на нашей стороне… и европейцы отступили… но тошно-то как!
От группы стоящих в стороне старших офицеров отделился один и решительно направился к бунтовщикам.
— Мы — представители флота Российской империи, прибыли для координации действий с сынами Даждь — бога, но почему-то ждем уже не первый час, а вы…
— Не до вас, подождите, — обронил генерал Кожевников и отвернулся.
Полковник — делегат недоуменно замолчал.
— Андрей идет, — сказал лейтенант Гром предупреждающе.
Майор Быков, бледный до синевы и исхудавший, оглядел бунтовщиков ищущим взглядом.
— Где император? — спросил он хрипло.
Ответом ему было неловкое молчание.
— Где мой заместитель?
— Капитан погиб, защищая императора от террор — группы, — виновато доложил лейтенант Гром.
— Капитан Михеев?
— Заменил канонира лазерной батареи, погиб в бою.
— Экипаж „семерки“? — неверяще спросил десантник.
— Погибли, — коротко отозвался лейтенант.
— Они не могли! Они — точно не могли!
— Взрыв их истребителя зафиксировали все средства контроля пространства! — громко сказал генерал Кожевников и неловко развернулся на протезах. — Они погибли, Андрей! Они — погибли!
— А техник — лейтенант Еремеев?
— Погиб! Прямое попадание ракеты, от батареи „Торов“ ничего не осталось! Капитан Гончар — погиб! Капитан Овчаренко — сгорел в истребителе! Амазонки… погибли! Не вернулись из атаки на европейские матки! Десант погиб! Андрей, нас нет, мы погибли все!
— Лючия?..
— А вот она лучше б погибла…
Майор — десантник растерянно огляделся.
— А я, получается, жив, — прошептал он. — А… для чего я жив, а?
Ему не ответили.
— Сходите на „Локи“, товарищ майор, — пробормотал лейтенант Гром. — Прямо сейчас. Там… Клаудия пока что комендант, командует ремонтом. Она будет рада вам. Сходите.
Десантник посмотрел на него тусклыми глазами, кивнул и медленно убрел к транспортной кишке.
Подошел техник и, смущаясь от странной тишины, доложил, что аппаратура готова.
— Вы как хотите, ребята, но я выступать не готов, — глухо сказал генерал. — Не могу. Извините.
— Так сыны Даждь — бога убиты? — недоуменно спросил полковник — делегат. — А с кем тогда договариваться? Кто у вас сейчас командует вообще?
— Не дождетесь! — вдруг громко сказал лейтенант Гром, рубанул воздух ладонью и решительно шагнул в сферу трансляции.
— Мы дети Даждь — бога, и правила наши просты!.. — загремел над площадью его яростный, многократно усиленный голос.
Генерал Кожевников качнулся на непривычных протезах, поморщился от боли и положил руку на твердое плечо лучшего выпускающего „Локи“, пацифиста, интернационалиста и стихийного философа — рутеника месье Берга.