Охота на викинга
Шрифт:
Рита кивнула. Говорить не хотелось. Мужики нажрались, праздник был испорчен. Новый год до недавнего времени был одной из немногих дат, которые вызывали ощущение праздника. Еще День Победы и день рождения. Но последний с каждым годом терял свое детское очарование, а девятое мая было скорее данью памяти прадеду, нежели реальным праздником. Оставался только Новый год со своей неповторимой елочно-телевизионно-курантовой атрибутикой, с запахами хвои и мандаринов, со старинными стеклянными игрушками, похожими на странные артефакты, с обращением президента, теперь уже «Ирониями судьбы» и конвертами в телевизоре. Теперь Рита поняла, что после сегодняшней ночи воспринимать тридцать первое декабря как праздник у нее уже не получится.
Никогда.
Собственно,
Ее отношения с Нильсом никого не интересовали. Новогодняя ночь прекрасно вписывалась в «рабочий график», более того, становилась ключевой точкой в плане, в который ее посвятили лишь отчасти.
Рите объяснили ее роль и подтвердили, что если все пройдет ровно, то она получит деньги и сможет идти на все четыре стороны. Увидит ли она после этого Нильса, Рита спрашивать побоялась, а точнее, больше всего она боялась услышать ответ, который предугадывала и который жег ее изнутри, словно капля раскаленного металла.
До сегодняшнего дня «родственники» появлялись еще трижды. Олег изображал уездного барина, Костя трещал без умолку. Утром тридцать первого они вломились в квартиру без предупреждения и с подарками. Это было «чиста по-нашему, блин!» — елка, водка, икра, соленые огурцы, апельсины и снова водка. Едва проснувшийся Нильс благодарил за заботу и принялся сокрушаться, что у него нет ответных презентов, на что черноволосый «кузен» Костя пообещал, что у него еще будет возможность отдариться, а вечером они идут в сауну и встречают там Новый год все вместе.
— Ты знаешь, блин, сколько стоит сауну в новогоднюю ночь в этой вашей Москве заказать? У-у-у, блин, машину можно купить!
Рита вежливо улыбалась, вымученно шутила, а когда за гостями закрылась дверь, бросилась уговаривать Нильса никуда не ходить, остаться дома вдвоем, с шампанским и телевизором. Но ее мужчина, уже захмелевший, задуренный пусть и искусственной, но русско-праздничной атмосферой, был настроен решительно и с будущими родственниками ссориться из-за мелочей не хотел.
— Это не мелочь, Ни, — настаивала она.
— Тем более, — ласково улыбнулся он, — это твои родственники, твоя семья. Отказаться сейчас будет невежливо.
У Риты защемило сердце…
Так водку пьют только в России, стаканами, долго и очень быстро одновременно. Каждый стакан улетает в мгновение, но почему-то самой водки меньше не становится.
Бутылка подрагивала в руке Кости, водка лилась мимо стаканов, щедро орошая лакированную столешницу светлого дерева. Рука была нетвердой, и в стакане самого Кости водки в итоге плескалось раза в три меньше, чем у Нильса. Впрочем, тот уже дошел до кондиции, когда на такие вещи не обращают внимания.
Черноволосый «кузен» отставил пузырь и поднял стакан.
— Ну, за Новый год мы уже пили. Давай за вас, — язык у Кости шевелился с большим трудом, — чтобы в Новом году мы с тобой уже наконец породнились, блин.
Нильс поднял стакан, звякнуло стекло. Олег наблюдал за ними со стороны. Вальяжность его сменилась квелостью. На вопросительный косой взгляд потенциального зятя «дядя» ответил размеренно:
— Не могу больше, печень шалит что-то.
Пьяного Нильса это объяснение удовлетворило, и он резким движением влил в себя водку. Костя пригубил, отставил свой стакан, зато вовремя подхватил опускающуюся руку новоиспеченного родственника и заставил допить до конца.
— Не-не, — бормотал при этом пьяно. — За вас до дна, блин… Ты что, нас обидеть хочешь, в натуре?
Рита
Нильс, уже давясь, допил, грохнул пустым стаканом по столу и посмотрел на мир мутным взглядом. Таким Рита не видела его никогда. Даже в ту ночь, которая закончилась угнанным мотоциклом.
Костя обвел собутыльника таким же плывущим глазом и затянул неожиданно проникновенно:
Ой, то не вечер, то не вечер, Мне малым-мало спалось, Мне малым-мало спалось, Ох, да во сне привиделось… Мне во сне привиделось, Будто конь мой вороной Разыгрался, расплясался, Разрезвился подо мной. Налетели ветры злые Да с восточной стороны. Ой, да сорвали черну шапку С моей буйной головы.Рита наблюдала за «кузеном» и женихом с тоской. Нильс попытался подпеть, но лишь подвыл что-то мычаще-неразборчивое. Текста он явно не знал.
— П-чему у в-вас в в-веселые д-дни п-поют гр-рустные п-песни? — спотыкаясь на каждом слове, пробормотал он, обрывая провидческую казачью на середине.
— А у вас что, сильно веселее? — проворчал Олег.
Нильс пьяно тряхнул головой, на несколько секунд так и завис, словно готовясь упасть лицом в стол, но так же неожиданно встрепенулся.
И запел.
Villemann gjekk seg te storan a Hei fagraste lindelauvi alle Der han ville gullharpa sla For de runerne de lyster han a vineПесня была знакомой. Рита ее уже слышала в исполнении Нильса. Только тогда он пел ровнее. Сейчас язык заплетался, а голос срывался на фальшь.
Han leika med lente, han leika med gny, Hei fagraste lindelauvi alle Han leika Magnhild av nykkens arm For de runerne de lyster han a vineВ одном Нильс был прав: песня, несмотря ни на что, звучала бодро. Под нее можно было брать крепости. Нильс вывел последний куплет и оборвал так же резко, как начал.
— Вот, — выдохнул он и икнул.
— Это на инглише, что ли? — не понял Олег.
— По-английски? — перевел для Нильса Костя и добавил: — Или по-немецки, блин?
— С-скандинавская п-песня, — выдавил Нильс.
— О чем это, Ни? — попыталась обратить на себя внимание Рита.
— О Филлемане. Он пришел к самой красивой липе, чтобы сыграть на золотой арфе самую красивую песню для самой красивой девушки, — каждое новое слово давалось Нильсу с большим трудом. — И даже злой тролль не смог ему помешать, потому что удача была на его стороне.