Охота Сорни-Най [журнальный вариант]
Шрифт:
— Я, пожалуй, спать пойду, — нарочито зевнул Углов и положил карты на стол. — Все равно я проиграл, как обычно! — и Толик ушел в соседнее купе, где залез на верхнюю полку и почти сразу заснул.
Задремал наконец и товарищ Зверев, оказавшись в родном городе, под раскидистой чинарой. Вот его беленький глинобитный домик, двор, ярко освещенный жарким солнцем. Больше нигде нет такого солнца, только в родном краю. Рашид увидел, как из дверей беленького дома выходит его мать, постаревшая и печальная, в погребальных одеждах. Она молча смотрит на своего сына пронзительным взором отчаяния, протягивает к нему руки и двигает бескровными губами, желая сказать что-то. Листья на могучей чинаре вдруг чернеют и осыпаются, словно пепел, домик дрожит и рассыпается. Степан в ужасе проснулся, весь липкий от пота, и несколько секунд не мог сообразить, где он находится: качающиеся стены,
Поезд должен был прибыть на нужную им станцию под утро, около пяти часов. Еще играли в карты, травили безобидные байки и анекдоты, умывались, чистили зубы, пробовали было попеть под гитару, но остальные пассажиры и злобная проводница подняли такой скандал и крик, что пришлось замолчать и отправляться на боковую. Проводница демонстративно потушила свет в вагоне, остались гореть только несколько тусклых лампочек. Девушки не стали раздеваться, так и легли в синих толстых шароварах и свитерах, чтобы не путаться ранним утром в тряпках; так же поступили и остальные. Рая и Люба разместились на двух нижних полках, ребята легли кто куда, но всем не спалось — напряжение от предстоящих приключений, охоты с настоящим ружьем, встреч с неведомым миром не давало покоя.
Вахлаков тщетно надеялся, что все скоро уснут; он не то чтобы хотел пошарить в карманах или рюкзаках; просто ощущение своего превосходства дарило ему бодрствование в те моменты, когда все спали. Все были слепы, а он — зряч; все были беспомощны, а он — силен! В эту ночь сон сморил его первым, вскоре здоровяк захрапел, вольготно растянувшись на полке. Степан Зверев не спал, смотрел в окно на черные густые леса, на изредка пробегавшие мимо деревушки, вспоминал свой сон и детство. На душе у него было тревожно и неспокойно. “Чего бояться?” — спрашивал себя разведчик. У них есть два ружья, масса патронов, тайно он везет с собой рацию для связи с Центром. Их десять человек, восемь крепких спортивных мужчин и две тренированные девушки, которые любого мужика могут заткнуть за пояс. Они находятся на территории своей страны, Советского Союза, и даже своей области; об их маршруте знают в КГБ и в туристическом клубе института. Бояться и тревожиться незачем, совершенно незачем, все под контролем. А в потайной кобуре у Степана — именной черный пистолет системы “Макаров”, из которого он может бить белку и птицу на лету… Однако сон все равно не выходил у него из головы.
Если бы участники похода больше доверяли друг другу, если бы они не боялись быть обвиненными в увлечении мистикой и банальной трусости, они бы рассказали друг другу о странных знаках и предостережениях. А впрочем, молодость легкомысленна в любые времена, видения и предзнаменования не были поводом для отступления даже в Древнем Риме, где всем управляли авгуры-гадатели — их гадания всегда толковались в благоприятном для Цезаря смысле. Поэтому Степан пытался найти своему сну рациональное объяснение, успокоиться и набраться решимости и сил для успешного проведения операции.
Вскоре весь вагон спал, воздух наполнился миазмами ночных испарений нечистых тел, снятой обуви, размотанных портянок. Это был обычный человеческий смрад, в котором можно было найти даже что-то уютное и успокаивающее. Проводница тайком выпила свою чекушку, закусив карамелькой, и тоже улеглась, проклиная студентов, которых придется будить в четыре утра. Пока они соберутся, пока выволокут в тесные тамбуры свою поклажу, перебудят весь вагон, и все потащатся в туалет, чтобы прибавить несчастной женщине еще больше тяжелой и грязной работы. Впрочем, один из компании проводнице понравился — чернявый, с золотыми зубами, гораздо более взрослый, чем молокососы-студенты. И еще одно приятное событие прошедшего дня — разоблачение развратной парочки на мусорном ящике, которое само по себе было связано с приятным волнением да еще принесло несколько трехрублевок… Выпитая водка разошлась по телу, успокоила душу, и проводница, еще раз пробормотав, зевая: “Чтоб вам сдохнуть!”, сладко уснула под привычный стук колес мчавшегося на север поезда.
Ранним утром студенты зашевелились на своих полках, разбуженные хриплым ором проводницы. Они еле двигались, хлопая заспанными глазами, зевая во весь рот, чуть не вывихивая челюсти. Один только Степан был бодр и свеж, хотя уснул всего два часа назад, обдумывая, прикидывая, вычисляя, сопоставляя, пытаясь разоблачить тоску и тревогу, найти их настоящую причину. Так и не нашел, уснул в напряжении, снов больше не видел или не запомнил. Теперь он негромко распоряжался, доставая из-под нижних полок здоровенные баулы и рюкзаки; с третьих полок вещи доставали Феликс и Егор Дятлов, передавая их Вахлакову, Семихатко и Углову. Девушки тащили связанные лыжи в чехлах, несколько рюкзаков полегче; вещи ставили в узком тамбуре. Вскоре пространство было полностью загромождено, встать было негде, и все заспанные студенты разместились в проходе между полками, на которых недовольно бурчали и ворчали сонные пассажиры. Поезд замедлил ход, и туристы через несколько секунд уже прыгали на низко расположенный перрон, полностью занесенный снегом, бросая рюкзаки, тюки и баулы прямо на землю. Остановка поезда была очень короткой — всего три минуты, так что поневоле приходилось торопиться. Морозный резкий воздух наполнил легкие, освежил лица, хотя было еще совсем темно, край неба посветлел, и видно было золотистый диск луны, несколько белых далеких звезд, черные кроны высоких кедров в отдалении…
Шум, разговоры, короткие резкие команды, активное движение развеселили ребят, а Степан Зверев незаметно принял командование на себя, что ужасно раздражило и оскорбило Егора Дятлова, но не мог же он вслух высказать свое недовольство! Ему очень не нравилось, что золотозубый Степан ведет себя именно так, как он, Егор, боялся — вот уже все ребята покорно выполняют указания загадочного Степана, никто и не пробует роптать.
Поезд тронулся, проводница взмахнула грязным флажком и захлопнула с громким скрежетом двери вагона. Наконец-то она избавилась от этой шумной компании нищих студентов! Оставшиеся четыре часа поездки она сможет спокойно проспать, а пассажиров разбудит перед самой конечной станцией, чтобы они не успели ни чаю потребовать, ни туалет загадить.
Студенты уже шутили и смеялись, снова распределяя груз, пересчитывая рюкзаки и чехлы с лыжами, наконец тронулись к дощатому зданию вокзала с покосившейся, едва освещенной вывеской. Идти было трудно — в глубоком снегу протоптали узкую тропинку, шагали след в след, гуськом, иначе можно было начерпать полные валенки снега. Было очень холодно, градусов двадцать пять мороза, так что пришлось опустить уши у шапок и поднять воротники. Вот уже скрипнула дверь вокзала, и толпа студентов ввалилась в небольшое полутемное помещение, в углу которого топилась голландская печь. Ребята облепили печку, успев замерзнуть на холоде, прикладывали к ее круглым, выкрашенным серебристой краской бокам холодные ладони, шутили и смеялись; казалось, от них веет чистой энергией молодости и радости. Егор Дятлов постучал в закрытое фанеркой окошко кассы:
— Извините, вы не скажете, когда электричка до Вижая?
Из амбразуры окошечка высунулась старушечья голова и с недовольством поглядела на шумных посетителей.
— Не будет сегодня никакой электрички! — с радостным ехидством сообщила старуха, замотанная в серый пуховый платок. — Отменили все электрички из-за аварии на путях. Там сейчас работает ремонтная бригада, а электричек не будет до завтра.
— До завтра? — обескуражено переспросил Егор, поглядывая на шумную толпу товарищей, на груды багажа, на синий мрак за окном. Ничего себе перспектива — сутки или того больше сидеть в этом курятнике и ждать у моря погоды. Неприятное начало похода, что ни говори!
— Или до послезавтра, — еще более радостно выкрикнула кассирша, оглядывая студентов. — Или — до после-послезавтра! Шут его знает, когда починят. От недавних морозов рельсину повело в сторону, вот чуть поезд под откос не ушел, так что теперь будут чинить. А когда починят — тогда и починят, тебе, небось, докладывать не станут.
Уже откровенно хамя, злая бабка водрузила фанерку на место, а через минуту вывесила коряво написанное объявление: “На электричку билетов нет”. Студенты стали переговариваться и решать возникшую проблему. В принципе, можно было ехать на попутке; несколько раз они сами и другие группы туристов так и поступали, но сейчас с ребятами было огромное количество багажа, так как предполагалось сделать по пути специальный лабаз — хранилище для продуктов и некоторых вещей, которые собирались использовать на обратном пути. Конечно, ждать электричку было бессмысленно; зимой ремонтные работы могли продлиться очень долго, а может, к ним еще и не приступали.