Охота Сорни-Най [журнальный вариант]
Шрифт:
Но на помощь Толику пришли другие ребята.
— Конечно, возвращаться не стоит, тем более — всем, — рассудительно сказал Феликс Коротич. — Пусть вот Женя Меерзон проводит Толика до избушки, где живет охотница-вогулка, и там они подождут нас. Заодно Женя полечит Углова, всякие примочки ему поделает, массажи. Так будет лучше всего.
Толик умоляюще смотрел на Женю; что ж, не удалось отговорить всех от продолжения этого жуткого похода, надо хотя бы доброго Женю постараться спасти от угрожающей опасности. На миг сердце Толика дрогнуло от мысли о том, что все его страхи — не более, чем обычная трусость, паника, что через месяц он станет посмешищем для других студентов, что больше никогда его не позовут в поход, не возьмут в свою веселую компанию товарищи, что всю оставшуюся жизнь он будет носить клеймо слабонервного и малодушного человека. Женя отвел глаза и сказал:
— Нет, я не могу пойти
“Угрожает! Еще как угрожает! — захотелось крикнуть Толику, но он сдержался. — Если бы вы чувствовали, как и я, вы бы поняли, что угроза есть и для вашей жизни, только я не могу вам ничего объяснить!” Ребята переглядывались, а Женя Меерзон приложил громадные усилия, чтобы радостно не согласиться на предложение Феликса — уйти вместе с Угловым. Женя давил в себе малейшие проявления страха, чтобы не стать изгоем среди товарищей. Он возлагал большие надежды на этот поход, он должен все преодолеть и достичь цели — перейти перевал вместе с ребятами. Вредная неврастения и в походе напоминала о себе, но потом у Жени просто не будет времени лечиться или ездить по курортам; надо извлечь из этой лесной прогулки всю возможную пользу, а не сидеть в антисанитарных условиях, ожидая товарищей в обществе полусумасшедшей дикарки. Ребята зашумели, заспорили, предлагая новые выходы, хотели даже устроить голосование, но снова вмешался Степан, постепенно обретающий былую силу и властность.
— Ну так что, Толик, как твое самочувствие? Попробуй встать. Прислушайся к своему состоянию и ответь честно, что лучше для тебя — остаться здесь, ждать нас у лабаза или потихоньку двинуть назад, к вогульскому поселению? Путь туда неблизкий, но к вечеру можно дойти, даже если двигаться не спеша.
Толик, кряхтя, поднялся, попытался встать на больную ногу. Она действительно болела, но, конечно, не так сильно, как изображал Углов; в былое время он и внимания не обратил бы на тупую боль в мышцах, встал бы на лыжи, немного размялся, и все пришло бы в норму. Но сегодня утром он воспринял легкое онемение и дискомфорт в ноге как благословение свыше, как выход из той ситуации, в которую он поневоле попал. Однако переигрывать тоже нельзя, а то сейчас спеленают, как мумию, погрузят на грубо сделанные санки и поволокут насильно именно в то страшное место, попасть в которое Толик боялся больше всего на свете. Поэтому Углов встал довольно уверенно, несколько раз слегка нагнулся и сказал:
— Пожалуй, потихоньку я мог бы двигаться на лыжах. Ведь я буду идти, опираясь на палки, не шагать, а скользить, поэтому мне будет легче. Простите, ребята, что я испортил вам поход, но, честное слово, я не виноват. Никогда раньше я такого не чувствовал.
— Да брось, Толик, не извиняйся! — великодушно сказала Рая, обрадованная тем, что из-за Толика поход не сорвется. — С каждым может случиться! Иди себе потихоньку к этой грязной вогулке, дожидайся нас там; вот, возьми пару банок тушенки, еще чего-нибудь. Да уж, не повезло тебе, сейчас ведь самое интересное начнется, мы у самого перевала ни разу не были. А там много всякого, неизведанного!
Именно это неизведанное и пугало Толика, но на лице Раи была написана радость первооткрывателя, стремящегося к новым берегам. Остальные тоже облегченно вздохнули; никому не хотелось сопровождать больного назад, так и не достигнув цели похода. И уж тем более не было желания тащить довольно тяжелого костлявого Толика по снегу к вершинам перевала. А тут ситуация решилась сама по себе; Толик неторопливо побредет по лыжне, которую проложили вчера туристы. Идти ему будет легко, ни тяжелого груза, ни необходимости осваивать снежную целину. Уже после обеда Толик достигнет заброшенного селения, где и подождет ребят, чтобы вместе вернуться из похода домой. Или, в крайнем случае, попросит вогулку указать ему короткую дорогу и выйдет к станции Вижай, где есть и магазин, и медпункт, и даже участковый милиционер — все, как положено.
Решение было принято и единодушно одобрено, так что вскоре девушки уже собирали Толику в рюкзак самое необходимое, Руслан заботливо смазывал ему лыжи остатками ценной заграничной мази, а Женя помогал размять больную ногу, делая профессиональный массаж. Степан Зверев давал ценные указания, срисовывал карту маршрута, чтобы Углов не заблудился в лесу. Впрочем, лыжня отлично сохранилась, снега пока не было, а твердый наст хорошо хранил следы даже месячной давности. Дорога, которую проложили десять человек, безошибочно выведет Толика Углова к человеческому жилью, не позволит заплутать.
Тем временем поспел сытный завтрак, приготовлением которого занималась Люба; Райка была слишком занята общением с ребятами, давала советы Углову. Решили позавтракать поплотнее, чтобы набить желудки до краев горячим источником энергии, необходимой на морозе. Толику положили столько каши с тушенкой, что он едва доел великанскую порцию. Отяжелевший, объевшийся Толик взгромоздился на лыжи, и на миг все страхи и тревоги показались ему надуманными и глупыми. Он даже хотел сказать, что нога у него совсем уже не болит, что он хочет продолжать поход вместе со всеми, но тут Толик еще раз всмотрелся в лица ребят и был потрясен: они показались ему неживыми. Бледные, отекшие, с черными кругами вокруг глаз и запекшимися губами, с тусклым рыбьим взором из-под нависших век, они суетились вокруг него, и от них несло запахом смерти, похожим на ароматы, гулявшие по избе вогулки. Толик моргнул — снова ему улыбались дружеские лица, молодые, румяные, веселые, белозубые, звенел смех, звучали шутки и последние наставления. Толик встал на лыжню, поправил рюкзак и в последний раз помахал товарищам рукой. Чуть прихрамывая, он заскользил по лыжне, а ребята смотрели ему вслед, махали, выкрикивали слова прощания: “Пока, Толик! Будь осторожен! Жди нас, мы скоро вернемся!” Словно поддерживая туристов, закаркала грубым голосом ворона, и в ее карканье почудилось что-то зловещее. Толик потихоньку припадал на больную ногу, иногда оглядываясь на лагерь, на палатку, на ребят, уже начавших заниматься своими делами. Когда же лагерь скрылся из виду, Толик выдал такую скорость лыжного бега, которую сам от себя не ожидал. Замелькали вековые сосны и кедры, завизжал удивленно и раздраженно снег под лыжами, загудел ветер в ушах: Толик спасал свою жизнь. И с каждым метром, удаляясь от перевала, он испытывал все большее облегчение.
А оставшиеся туристы тоже успокоились при мысли, что проблема решилась сама собой. Теперь в лишних руках, лишней рабочей силе не было такой необходимости, ведь большую часть груза оставляли в наспех построенном хранилище. Даже грустный Женя Меерзон воспрянул духом, когда Толик скрылся из виду; он словно смирился с тем, что произошло, судьба сама приняла за него решение, а это всегда утешает и успокаивает. Лабаз уже был готов, туристы стали грузить туда мешки с продуктами и некоторые ненужные пока вещи: пару запасных одеял, три телогрейки, тоже взятые на всякий случай, запасные лыжи, палки и все прочее, что могло пригодиться в дальнем и сложном походе, а могло и не пригодиться. Девушки мыли посуду, складывали в рюкзаки припасы; рачительная Рая записывала в тетрадку, сколько банок консервов у них осталось, сколько концентрата, сколько хлеба. В глубине души она была рада, что Толик Углов ушел; одним ртом меньше, да и слишком много народа оказалось в этот раз в группе. Это-то и мешало их с Егором отношениям, по крайней мере, так хотелось думать самой Рае. Любку она совсем сбросила со счетов, теперь она не могла быть соперницей, она — уже не девушка, а так, любовница Юры Славека. К Юре Райка чувствовала почти благодарность и при первой возможности ободряюще улыбалась ему, чуть ли не подмигивая заговорщически.
Через некоторое время все вещи были уложены, палатка собрана, ребята надели лыжи и устремились вперед. Настроение было бодрым, Руслан Семихатко рассказал несколько уморительных анекдотов про хохлов, так что ребята просто корчились от смеха, глядя на подвижного и комичного рассказчика. Смеялся и Степан Зверев, сверкая золотыми зубами, силы как будто стали возвращаться к нему, но острота интуиции притупилась, он словно пребывал в каком-то дурмане, из которого никак не мог вырваться.
Туристы катили по снежной целине, мелькали лыжные палки, скрипел снег. На небе сквозь густые тучи иногда просачивался солнечный луч, уже по-весеннему яркий, и от его маслянистого света природа вокруг становилась родной и приятной, теплой и доброй. Особенно хороши были маленькие елочки, на которых блестел иней; пушистые, ярко-зеленые, они радовали глаз и поднимали настроение. Иногда на стволе сосны цокала белочка, сорила шишкой, иногда заяц испуганно пересекал дорогу, прижимаясь к самому снегу, такой белый, почти невидимый на фоне окружающей белизны. Только черные кончики ушей выдавали испуганного зверька, улепетывающего от туристов.
Ребята затеяли было катание с горки, встреченной на пути, но Степан и Егор настояли на продолжении маршрута — нужно было до темноты достичь подножия перевала, разбить лагерь, поэтому времени для игр и шуток не оставалось. Юра Славек вовсю заигрывал с Раей, пытаясь таким образом то ли привлечь внимание Любы, то ли, наоборот, показать, что не нуждается в общении с ней. Нелегко было прокладывать лыжню в твердом и хрупком насте, об острые края которого и сильные лоси резали в кровь ноги, поэтому идущие впереди постоянно менялись, чтобы справедливо распределить нагрузку.