Охота. Я и военные преступники

дель Понте Карла

В понедельник я встретилась с Коштуницей. Несмотря на благожелательную риторику, назвать нашу встречу приятной было нельзя. Коштуница заверил меня, что сотрудничество Сербии с трибуналом вошло в новую фазу. «Последний этап процесса пройдет значительно легче, — сказал он и сразу же напомнил, что координаторы отношений Сербии с трибуналом, Владимир Вукчевич и Расим Ладжич, проделали отличную работу, которая и привела к аресту Толимира. «Все было сделано совместно с Республикой Сербской», — твердил Коштуница. Затем он сказал, что арестовать Младича и других обвиняемых можно было еще год назад, если бы я дала Олли Рену положительную оценку сотрудничества Сербии с трибуналом, и если бы Евросоюз не

прервал переговоров о стабилизации и ассоциации с Белградом. «Сейчас все уже было бы решено», — повторил он.

Я поблагодарила Коштуницу за арест Толимира и согласилась с его мнением о том, что сейчас обстановка благоприятствует новым арестам и возобновлению переговоров Сербии с Евросоюзом. Но я чувствовала какой-то подвох… Коштуница продолжал настаивать на том, что Толимира задержали в Республике Сербской, словно ему не было известно то, что я уже знала, или он полагал, что для меня это неважно. Я спросила, почему Коштуница не объявил об аресте Толимира публично, чтобы сербский народ знал, как важно передать обвиняемых в руки правосудия.

«В этом не было необходимости, — отрезал сербский премьер. — Вполне достаточно и того, что было сделано». После этого он снова начал критиковать трибунал и даже выступил в защиту радикального сербского националиста Воислава Шешеля, сказав, что свидетели против него были подкуплены. Подобные заявления были настолько чудовищны, что никто не воспринял их всерьез, за исключением, пожалуй, судьи, председательствующего на процессе Шешеля, корсиканца Жана Клода Антонетти. Монологи этого судьи были настолько своеобразны, что двое других судей, занимавшихся тем же делом, предпочли публично дистанцироваться от них.

«Я продолжаю наставить на полном сотрудничестве», — повторила я. Но Коштуница заверил меня, что арест Младича для Сербии будет гораздо сложнее, чем арест Готовины для Хорватии:

— Мы не знаем Младича. Мы никогда его не видели. Он из Боснии. Его местонахождение неизвестно…

— Младич находится в Сербии, — перебила я. — И даже в Белграде, причем при полном попустительстве властей. Можем ли мы быть уверены, что вы готовы проявить политическую волю и решить эту проблему?

— По Младичу — ответил Коштуница, — конечно, да.

Я не была в этом уверена. У меня не было никаких оснований доверять Коштунице. В конце концов, сербский премьер только что выдал настоящий перл: «Мы не знаем Младича». Однако через несколько часов мы узнали правду об аресте Толимира. Выяснилось, что главный прокурор по военным преступлениям Владимир Вукчевич и чиновник, отвечающий за сотрудничество Сербии с трибуналом, Расим Ладжич, ничего не знали об этой операции. Вукчевич даже подал в отставку, потому что его держали в стороне от процесса принятия решения. «Мы вместе присутствовали на совещаниях, и Булатович лгал нам, — сказал мне Вукчевич. — Почему было не арестовать Толимира в Сербии? Тогда мы доказали бы свою готовность к полному сотрудничеству». В конце разговора Вукчевич признал, что, по его выражению, «неважно, какого цвета кошка, лишь бы мышей ловила». После ареста Толимира мне оставалось придерживаться того же принципа.

В Сербии я пробыла еще четыре дня, вела переговоры с чиновниками и старалась убедиться в том, что арест Толимира не будет последним. В начале встречи с президентом Борисом Тадичем я сказала, что положительно оценю сотрудничество Сербии с трибуналом в ООН и Евросоюзе. Кроме того, Олли Рен уже говорил о том, что Сербия получит от Евросоюза значительную финансовую поддержку. Я не могла не сказать, что, каким бы ни было наше мнение о Булатовиче, арест Толимира состоялся только благодаря его усилиям. Булатович добился результата. Нужно сделать так, чтобы он снова добился успеха. «Булатович может арестовать Младича,

и ему нужно позволить это сделать. Давайте подумаем, как закончить всю эту историю». Тадич отнесся к моим словам без энтузиазма. Он не доверял Булатовичу и я его прекрасно понимала: в ходе формирования нового правительства он пытался его сместить. «И вы просите меня оставить Булатовича?» — поразился Тадич, тут же спросив, не вступила ли я в партию Коштуницы.

Я не верила Булатовичу и ясно дала это понять всем вокруг, в том числе и ему самому, еще год назад, до ареста Толимира. Но часы пошли вспять. Люди Булатовича арестовали Толимира. Поддержка трибунала со стороны других сербских министров усиливалась. Мы получили даже пресловутое личное дело Ратко Младича, из которого был изъят всего один документ, оценка его деятельности за 1995 год, год резни в Сребренице. Теперь нужно было арестовать Младича и остальных. Не было смысла менять коней на переправе. Ведь сейчас все, кто отвечал за процесс расширения Евросоюза, следили за каждым движением Белграда: «Мяч перешел в их руки. Мы должны помогать им в меру своих сил».

«Мне нужен Младич, — сказала я. — И немедленно!».

Полиция Республики Сербской вскоре провела обыски в домах двух родственников Стояна Жуплянина. 15 июня вертолеты сербской полиции разыскивали Младича в районе православных монастырей, в горах западнее Белграда. В тот же день сербская разведка получила от прокурорской службы информацию об одной из любовниц Властимира Джорджевича. Ее арестовали за мелкое таможенное нарушение. Во время допроса она сообщила о местонахождении Джорджевича… Генерал скрывался не в России, как мы предполагали, а в курортном городке на побережье Черногории. Джорджевич вернулся из России не позже 2003 года, поскольку у него истекал срок действия паспорта. В Сербии он приобрел подложные документы и, по меньшей мере, часть времени проживал под весьма провокационным именем — Новица Караджич. Он часто бывал в Белграде и даже останавливался в известном отеле «Москва». Знакомые официанты его не узнавали. Жена не узнала его на улице. Джорджевич занимался строительством в курортном городке Будва, на берегу Адриатического моря. В свое время мы с моими помощниками провели там чудесный день, прогуливаясь по мощеным улочкам и наслаждаясь замечательным местным вином. Город переживал настоящий строительный бум, поэтому его наводнили тысячи незарегистрированных рабочих. Джорджевич без труда затерялся среди них.

Черногорские власти даже не подозревали, что Джорджевич находится в их стране. Они не поверили, когда Булатович позвонил и сообщил эту новость. 16 июня сразу после полуночи в Черногории приземлился самолет, на борту которого были сербские полицейские, сотрудники разведки и представители трибунала. Целый день все занимались планированием операции. Полиция захватила одну квартиру в Будве. Джорджевича там не оказалось. Тогда силы были переброшены в другую точку. Джорджевич присматривал за этим домом. Он был в саду.

Через три недели я приехала в Черногорию, и мне было о чем спросить местных чиновников. «Караджич, — сказала я президенту Филиппу Вуяновичу. — Караджич… Джорджевич жил под именем Караджич!» Эти слова звучали, как пощечина. «Как Джорджевич мог жить под таким именем и остаться незамеченным?!»

Вуянович и другие чиновники твердили, что никто в Черногории не занимался розысками Джорджевича. Все считали, что он находится в России. Черногория не получала никаких запросов о нем, хотя по всем другим обвиняемым запросы регулярно поступали. Мне объяснили, что Джорджевич скрывался там, где у него были связи, сформировавшиеся в годы его работы в полиции. Он жил только в тех домах и квартирах, которые принадлежали сербам. Он имел дело только с гражданами Сербии.