Охотницы
Шрифт:
— Еще жива, — говорит он, прислоняясь к двери. — Я впечатлен.
На нем не та одежда, которую я видела в прошлый раз у Нор-Лох, но и это вполне дорогой джентльменский наряд. Безупречные черные брюки, белая рубашка, черный камзол. Шляпы нет. Наверное, слишком прилична для него. Одежда Киарана промокла насквозь, волосы липнут ко лбу, но он этого, похоже, не замечает.
— Что ты здесь делаешь? — Передумав, я поднимаю руку, не давая ему ответить. — Хотя можешь не отвечать. Просто убирайся, МакКей.
Я должна бы быть в ярости от того, что он утаил от меня
Он вовсе не выглядит удивленным моей реакцией.
— Я решил нанести визит.
— Я не хочу видеть тебя здесь.
Без всякого предисловия он подходит к камину, снимает с полки одну из маленьких ваз и внимательно ее рассматривает. Я уже почти готова велеть ему поставить эту чертову вещь на место и объясниться, но прикусываю язык, наблюдая. Похоже, он ничуть не чувствует дискомфорта, находясь в моем доме и без разрешения трогая мои вещи.
— Это прискорбно, — говорит он. — Твой пикси сказал, что ты принимаешь посетителей в течение дня.
Проклятый Деррик! Мне не стоило вчера отсылать его к Киарану, маленький предатель упился медом.
Я отпиваю чай и наблюдаю, как Киаран изучает орнамент на вазе, словно никогда ничего подобного не видел.
— Я беру свои слова обратно. И даю тебе разрешение отрезать ему язык.
— Какое щедрое предложение, — бормочет он.
— Тебе не приходило в голову, — говорю я, — что у меня есть дворецкий, который объявил бы о твоем приходе? Невидимость не дает тебе права проникать без спроса в чужие дома. Вот что называется вежливостью, МакКей.
Киаран нюхает одну из ваз. Я хмурюсь. Что он делает? Это какая-то странная привычка фей, с которой я не знакома?
— Твой дворецкий? — говорит он. — Крупный парень с бородой? Я представился, сказал, что прибыл к тебе с визитом, а потом велел уходить и не мешать нам.
— Я заметила, что это становится твоей новой привычкой.
Киаран поднимает вазу.
— Почему у тебя на камине стоят пустые горшки?
— Для красоты.
Он смотрит на них вроде как разочарованно, но в его случае слишком сложно определить.
— Которая бесполезна. Ты знаешь, они прекрасно подходят для хранения внутренностей.
Я давлюсь чаем. Затем, не в силах остановиться, сгибаюсь пополам и кашляю. Горло распухло, мне больно глотать. Я поднимаю руку, демонстрируя извинение.
— Ты заболела? — спрашивает Киаран, ставя вазу на каминную полку.
Я киваю и откидываюсь на подушку, а когда спазм проходит, вытираю вспотевший лоб носовым платком.
— Я упала в Форт.
— Это не кажется мне хорошо продуманным планом.
— Там были sluagh.
Киаран замолкает на миг.
— А-а…
— А-а… — рявкаю я. — Я едва не погибла, и как ты на это реагируешь? Всего лишь «А-а…»?
Киаран не обращает внимания на эту вспышку и, как всегда, отстраненно, спокойно изучает меня.
— Я говорил тебе брать пикси с собой, — напоминает он, усаживаясь на кушетку напротив. — Ты ужасно выглядишь.
— Не у всех непробиваемая фейская шкура, — отвечаю я.
Я почти ожидаю, что он улыбнется. Он учил меня с гордостью носить порезы и синяки, он был первым, кто назвал их моими почетными медалями. Вместо этого я вижу отблеск чего-то в его глазах. Вины? Но все исчезает прежде, чем я успеваю его различить.
Мне странно и неуютно видеть, как Киаран выражает какие-либо эмоции. Я привыкла к нему — бесчувственному и холодному. Но очень часто в нем проявляется нечто более глубокое, и я начинаю задумываться, действительно ли его эмоции так мимолетны или он просто хочет, чтобы я так считала.
Нет, я не могу об этом думать. Я начинаю относиться к нему так, словно он испытывает вполне человеческие чувства.
— Почему ты на самом деле здесь? — спрашиваю я, как бы невежливо это ни звучало. — Это ведь не просто визит.
— Ты должна понимать, что я пришел сюда убедиться, что ты не мертва.
Я едва не захлебываюсь чаем.
— Господи, МакКей! Ты обо мне беспокоился?
«Пожалуйста, скажи, как всегда, чтобы я не очеловечивала тебя снова».
Его лицо совершенно ничего не выражает.
— Тебе нужно мое беспокойство?
— Определенно нет.
Его это, похоже, веселит.
— Нет? Тогда чего ты действительно хочешь?
Мести я желаю больше всего, единственной вещи, которой хочу достаточно сильно, чтобы убить за нее. В конце концов, это древнейшая мотивация всего мира. Люди могут думать, что это любовь, или жадность, или богатство, но только месть делает нас живыми. Она придает нам сил. Она заставляет гореть.
Я не отвечаю. Вместо этого задаю вопрос:
— А как насчет тебя?
Киаран улыбается. В этот раз я не могу понять, искренне это или нет.
— Ищешь во мне нечто достойное оправдания, Кэм?
— Ищу причину, по которой ты охотишься.
«Что запускает эти мимолетные эмоции, которые я так редко замечаю?»
— Разве удовольствия недостаточно для причины?
Вот только это не все. Я наблюдала, как убивает Киаран. Для него это настолько же личное, как и для меня. Но он не хочет говорить мне почему, и у нас есть куда более срочные дела, чем собственные вендетты.
Я тянусь за чаем и отпиваю, чтобы успокоить саднящее горло.
— Нам нужно найти печать до вторника, МакКей.
Киаран придвигается ко мне слишком уж близко. Хоть я и знаю, что он совершенно не заботится о принятых в обществе правилах — он, похоже, даже не подозревает об их существовании, — я не могу не поразиться этой изумительной фамильярности. От старых привычек сложно избавиться.
— Мы найдем ее, — говорит он. — Но не ошибись, нам придется сражаться, чтобы снова закрыть печать. Нам нужно готовиться к войне.