Охотницы
Шрифт:
Моя злость блекнет. Я хватаюсь за край того, что раньше было нижней юбкой, и отрываю полоску, чтобы перевязать раненую ладонь.
— Я понимаю. Учитывая обстоятельства, ты вел себя довольно спокойно, — говорю я.
— Всего лишь держал лицо, — отвечает он, махнув рукой. — Было бы не очень мужественно визжать там, как девчонка, правда?
— Не очень.
Мы снова молчим. Я продолжаю управлять орнитоптером, поднимая его над туманом, к звездам.
— Что случилось? — спрашивает он.
Он поделился со мной всем, рассказал,
— Моя мать, — говорю я быстро, чтобы не успеть пожалеть об этом или передумать и снова солгать. — Ее убила фейри. Вот почему.
«Вот почему я такая».
Я чувствую, как у него перехватывает дыхание.
— Значит, это не нападение животного.
— Нет. — Я пытаюсь не дать воспоминаниям всплыть, вернуть их в пустоту, где им самое место. — Не нападение животного.
— И теперь тебе нравится их убивать, правда?
Гэвин говорит это так тихо, что я почти не слышу его.
Мои щеки горят.
— Айе.
Мне становится стыдно при этом признании. Будь он Киараном, последний факт был бы поводом для гордости. Но Гэвин не может не понимать, что подруга его детства сменила женственность на жестокость. Что девушки, которую он знал, больше нет.
— Твой пикси называл тебя… Что это было?
Слово. Слово, которое все изменило.
— Соколиной Охотницей.
— Это ничего не меняет, знаешь ли. Ты все равно мне небезразлична. — Теперь он немного медлит. — Но ты меня до смерти пугаешь.
В нормальных обстоятельствах мою грудь сдавило бы болью от этих слов. Подруга детства Гэвина являла собой образец пристойности. У нее не было секретов, она испытывала лишь положенные эмоции. Она бежала бы от фейри, когда Гэвин ее попросил. Она бы полагалась на то, что он ее защитит.
Апатия должна была быть непроницаемой стеной, которая хранит меня и оберегает. Мне должно было быть все равно, что он обо мне думает. Я хочу притворяться, что он лишь глупый мальчишка, который просто перестал меня понимать. Вот только он не глупый мальчишка. И эта правда ранит остро и больно, не хуже клинка.
— Я тебя не виню, — говорю я.
Он отвечает тяжелым взглядом.
— Это убьет тебя. Охота на них.
— Возможно, — признаю я. — Но я не могу стать той, кем была раньше. Планировать балы и свадьбу — это больше не для меня.
Охота у меня в крови. Голос в моей голове, который командует мною, сила, которая мной управляет. Это часть меня, которая не исчезнет до самой смерти.
— Я думаю, — говорит он, — что и не для меня.
Я почти говорю ему «прости», как делала тогда, в саду.
«Прости, что втянула тебя во все это. Прости, что ты начал чувствовать, что должен меня защитить. Мне жаль, что ты тоже не можешь вернуться».
Но я не говорю этого. Я пытаюсь придумать нечто легкое и веселое, но тут Гэвин хватает меня за руку.
— Гэвин?
— За нами что-то есть.
Глава 20
Я немедленно вспоминаю, что на мне нет ожерелья из чертополоха. К счастью, есть запасные связки в орнитоптере. Я вытаскиваю свежую сплетенную нить и завязываю кончики. Когда ожерелье уже вокруг шеи, я оглядываюсь. И мои пальцы впиваются в сиденье, я не могу сдержать вскрик. Проклятье!
Sluagh. Их десятки.
Призрачные создания взмахивают огромными грациозными крыльями, вокруг них сгущается туман. Они выглядят почти как драконы с переливающейся разными оттенками серого кожей, такой тонкой, что видны угловатые заостренные скелеты под ней. Они сильнее c`u s`ith, но не физической силой. Кожа на их шеях и крыльях достаточно тонка, чтобы прорезать ее клинком.
— Что это? — спрашивает Гэвин.
— Sluagh.
— Это невозможно, — говорит он. — Sluagh не видели уже…
— Больше двух тысяч лет, — заканчиваю я за него. — Но я могла не сказать тебе еще одной вещи.
— Да ну? — тянет он. — Я поражен.
Один из sluagh испускает вопль и ускоряется в направлении орнитоптера, взмахивая полупрозрачными драконьими крыльями так быстро, что они не видны в воздухе. Другие окружают своего лидера с флангов. По мере того как они приближаются, холодная, гладкая тяжесть скользит по моему языку.
Гэвин говорит:
— На этот раз нам нужно бежать. Нам очень, очень нужно…
Средний sluagh открывает рот и выдыхает бледно-белый туман, который несется к нам с поразительной скоростью. Я хватаю металлический козырек от дождя и поднимаю как раз вовремя, чтобы блокировать испарения sluagh. Вспышка настолько сильна, что способна испепелить плоть, и металлический козырек жжет мне пальцы. Я отпускаю его, когда sluagh пролетают мимо, и прикусываю язык от боли.
— Какого дьявола это было? — говорит Гэвин.
Я заставляю себя подняться, руки у меня дрожат.
— Я должна была упомянуть, что они выдыхают испепеляющий туман, да?
— Твоя способность к общению просто ужасна, ты об этом знаешь?
Я игнорирую его слова и снова сажусь на переднее сиденье, щелкая переключателем, чтобы увеличить скорость. Крылья машут все быстрее и быстрее, машина начинает стонать от усилий и скорости. Я никогда не испытывала орнитоптер в подобных экстремальных условиях, но мотор должен выдержать. Орнитоптер содрогается чуть больше обычного, но продолжает лететь так же гладко.