Охотник на лис
Шрифт:
Однако во время наших следующих телефонных разговоров у меня появилось ощущение, что он что-то скрывает. Он не сообщал мне ничего нового, и я не мог понять, почему. Это вынудило меня проявить осторожность, но опять-таки в наших разговорах не было ни намека на то, что от этого парня может исходить какая-то угроза.
На самом деле, по мере наших бесед во мне крепло убеждение в том, что ему все больше нравится идея о моей тренерской работе при университете Вилланова. Я же, со своей стороны, был все менее заинтересован в том, чтобы туда поехать. Меня все не покидало ощущение, что с Дюпоном что-то не совсем в порядке, но я не мог определить по телефону, что
Однако у него были деньги, много денег, просто очень много, и он создавал впечатление человека, проявлявшего к борьбе серьезный интерес. Я полагал, что при финансовой поддержке Дюпона университет Вилланова вполне мог стать учебным заведением Восточного побережья с солидной борцовской династией. И если я мог в Стэнфорде удвоить свои доходы, организуя тренировки в обстановке стабильности, то деньги Дюпона позволили бы мне достичь всего, что я желал в своей карьере борца. Я сообщил ему, что, если он хочет, мы могли бы встретиться через две недели на отборочных соревнованиях к чемпионату мира в штате Индиана. Он ответил согласием.
Когда я совершал пробежку вокруг Университета штата Индиана, чтобы согнать вес перед соревнованиями, меня нагнал другой борец, Роб Калабрезе. Роб жил в городке Медиа, штат Пенсильвания, примерно в десяти милях от поместья Дюпона. Я поинтересовался у Роба, что он думает о Дюпоне и его новом спортивном центре при университете Вилланова, и тот назвал это «невероятно удачной ситуацией» и «потрясающей возможностью».
Парень по имени Чак Ярнолл, молодой тренер по борьбе в частном университете неподалеку от Филадельфии, в деятельности которого Дюпон принимал участие, проводил меня на встречу с Дюпоном в его отеле. Направляясь к номеру Дюпона, я ожидал, что смогу сразу понять, что это за человек, когда лично встречусь с ним. Если только это не очевидный неудачник, размышлял я, мои дела должны быть в порядке.
Когда Ярнолл открыл дверь, я впился взглядом в этого неудачника. Дюпон, которому было под пятьдесят, сидел в кресле и был похож на типичного богатея, рано повзрослевшего и пристрастившегося к наркотикам. Моей инстинктивной реакцией было чувство отвращения. Дюпон выглядел как избалованное богатое дитя. Я так долго жил, откладывая на потом все удовольствия, что мне было отвратно видеть олицетворение противоположности всему, чем я сам был и во что верил. Я сразу же понял, что мы с Дюпоном не просто отличались друг от друга – мы были полными антагонистами.
Первое, на что я обратил внимание в его внешности, были волосы. Было такое впечатление, что Дюпон одолжил у Рональда Макдональда [20] бутылку средства для окраски волос, но затем не стал поддерживать этот цвет. Примерно на дюйм от корней волосы были седыми, переходя потом в ярко-рыжие. У него был прямой пробор, вдоль которого налипла перхоть. Эта перхоть сразу бросалась в глаза, она лежала толстым-толстым слоем. Выглядело это так, словно он месяцами не мыл голову.
20
Рональд Макдональд – клоун, являющийся символом продукта питания компании «Макдоналд»; одна из его отличительных черт – густые неестественно ярко-красные волосы с пробором посередине. – Прим. пер.
Он был одет в футболку и шорты. На одной ноге была повязка или гипс, очевидно, после операции на колене, на другой – черный носок и теннисная туфля. На той ноге, которая была оголена, набухли толстые варикозные вены. Я задался вопросом, почему миллионер не мог позаботиться о себе. Имея такие деньги, я бы выглядел, как Марк Хэрмон [21] (необходимо помнить, что это был 1986 год). Дюпон был худым, с руками, – как веточки. Однако животик у него был что надо, словно он проглотил баскетбольный мяч.
21
Марк Хэрмон – американский актер кино, телевидения и театра, неоднократно номинированный на премии «Эмми» и «Золотой глобус»; в 1986 году журналом «Пипл» был признан самым сексуальным мужчиной года. – Прим. пер.
Когда нас представили друг другу, он улыбнулся, показав темно-желтые зубы с налипшими остатками пищи. Мне захотелось спросить, как давно он смотрелся в зеркало.
У Дюпона на столе стоял какой-то напиток, и когда он начал говорить, стало ясно, что он был либо пьян, либо под кайфом: он что-то бормотал совершенно невнятно. Я ровным счетом ничего не мог разобрать из того, что он там произносил, кроме обращения ко мне – «дружище». И это продолжалось раз за разом. Иногда он прерывал сам себя, чтобы уточнить у меня: «Ты понимаешь, о чем я говорю?» Я не был в этом уверен.
Я был прав: при личной встрече с Дюпоном я смог сразу понять, что это за человек. Даже если бы я попытался представить себе очевидного неудачника, ориентируясь на худшие черты худших людей, которых я только встречал, я все равно не смог бы вообразить себе ту картину, которая предстала перед моими глазами в этом номере. Я и раньше встречал людей со странностями, и у меня был опыт общения с ними, но Дюпон в этом отношении превзошел всех. Парень при встрече со мной даже не пытался выглядеть опрятным и трезвым. Он производил впечатление чокнутого. Дюпон казался безобидным, но у него, совершенно очевидно, были серьезные проблемы с головой, весьма серьезные.
Я сразу же понял, что мне следует знать ответ на следующий вопрос: какова будет степень участия Дюпона в деятельности спортивного центра при университете Вилланова. Если он собирался только финансировать его работу и не предполагалось ни наших с ним встреч, ни разговоров, то никаких проблем не ожидалось. Но если он собирался хотя бы приближаться к борцовскому залу, то на этом наш разговор окончился бы.
– Какова будет ваша роль в Вилланова? – спросил я.
Его ответ не отличался конкретностью. Он сказал, что, может быть, он будет время от времени заглядывать ко мне в кабинет, чтобы узнать, как идут дела и нет ли проблем, которые требуется решить. Наряду с этим он бы хотел, чтобы в информационных бюллетенях для прессы он упоминался просто как «тренер». Не «главный тренер» и не «помощник тренера». Просто «тренер».
Интуиция подсказывала мне, что следовало откланяться. Но предполагаемые выгоды казались слишком соблазнительными. Ну и что с того, что в этом была доля риска? Если по каким-либо причинам в Вилланова что-то не сложится, я мог просто уйти оттуда. На тот момент у меня не было лучших вариантов, это уж точно.
Я должен был бы довериться своей интуиции. Или же Дюпон должен был составить документ с собственноручной подписью, где был бы зафиксирован круг его обязанностей. Вместо этого я сказал, что заинтересован в этом проекте и что после отборочных соревнований мы вернемся к этому разговору.