Охотник на звездном снегу
Шрифт:
— Да, — ответил центурион. — Пошли. Нам нужно на соседний остров. Он называется Дентис.
Двигатели бронелета мягко взвыли, и аппарат пошел вверх. Лекс, отвернувшись от Ниелло, с любопытством посмотрел в иллюминатор.
Ага. Вон оно, море…
Нет, все-таки Цезарь знал, где поселиться. Красиво здесь. И ничего себе зима — градусов пятнадцать по Цельсию… хотя что я знаю? Может быть, и на Земле есть места не хуже…
Скалистый остров, на котором приземлился челнок, оказался совсем небольшим, и совсем скоро
Стоял штиль, и по ослепительной синеве моря игриво скакали солнечные зайчики, которые не забегали, однако, в дымчатый краешек, которым вода касалась неба. Лекс любил такое слегка холодноватое солнце — оно создавало определенное задумчивое настроение, когда не хотелось ни грустить, ни радоваться, ни пить водку, а только смотреть в лица спрятавшихся за желтым солнечным нимбом звезд и думать, думать, думать… к примеру, о том, куда мы сейчас летим.
Бронелет поднялся повыше. Лекс поискал глазами и увидел на горизонте цепочку таких же скалистых островков, как и тот, который они оставили позади.
Они очень красиво смотрелись на фоне ярко-синего моря, эти острова. Прямо из воды торчали отвесные скалы, но вид у них был не угрюмый, а просто значительный, можно даже сказать — величавый: сталь и ультрамарин. И изумруды: тот остров, к которому приближался бронелет, был побольше других, и отличался он огромным количеством зелени непривычного насыщенного оттенка, буйно росшей прямо на голых камнях (опять-таки к разговору о зиме).
Лекс повернулся к центуриону.
— А пляжи здесь есть? — спросил он. Ниелло недоуменно посмотрел на него.
— Пляжи?.. Ах, пляжи… ну да, есть. Они огорожены. В море здесь опасно. Бывают хищники.
— А чего ж их не изведут?
— На Цезарии животных не трогают. И охота запрещена.
— Заповедник? — Лекс поймал себя на том, что начал перенимать лапидарно-телеграфный стиль центуриона.
— Не совсем. Просто — нельзя и запрещено.
Ниелло умолк.
Лекс хмыкнул — нельзя так нельзя — и опять посмотрел в иллюминатор.
Бронелет перемахнул через скалы и теперь шел над зеленой равниной, поросшей невысокими деревьями с розовой и желтой хвоей. Островок выглядел так красиво, что казался искусственным.
Впрочем, может статься, что оно так и было.
— Не вижу оборонительных систем, — заметил Лекс.
— Мало. Замаскированы.
— Все на орбите?
— И там тоже. Но в основном на экваторе. И на полюсах. Лекс кивнул и подумал, что Ниелло мог бы и вообще перейти на язык жестов. Не многое. Изменилось. Бы.
Бронелет стал снижаться и через пару минут мягко опустился прямо на изумрудную подстриженную травку подле небольшого строения, над которым возвышались ажурные секции какой-то высоченной конструкции — башни, что ли, ретрансляционной, подумал Лекс, или гиперантенны… кто его, короче, знает.
— Пошли, — проговорил Ниелло и первым спрыгнул на лужайку.
Лекс последовал за центурионом. Как только они отошли от бронелета на несколько метров, тот негромко взвыл двигателями и косо взмыл вверх, быстро набирая высоту и уходя в сторону солнца.
Лекс, прикрыв глаза рукой, смотрел ему вслед. Синеватое небо, яркое солнце, желто-красный орел на борту бронелета… радужный след от вихревых двигателей.
Сплошной импрессионизм, блин.
Лекс опустил руку и подумал, что в последнее время его что-то тянет на живописные, так сказать, ассоциации… и вообще, крайне радует внешняя красота окружающего мира, до такой даже степени, что хочется его написать… причем в какой-то новой манере. Странно.
Лекс оглянулся по сторонам и вдруг понял, что улыбается: просто так, без причины. Кругом было здорово, светило солнце, воздух, несший в себе терпкие иголочки морской, слегка волнующей, бесшабашности, наполнял легкие… все было хорошо, и необходимо было радоваться жизни, свету, миру, людям… впрочем, вот о людях не надо: как только Лекс о людях подумал, так сразу и опомнился.
Он продолжал улыбаться, но уже не как дурак, а механически, по инерции… со смыслом, наверное. Сразу пришло понимание того, что слишком хорошо быть не может, сейчас вылезет какая-нибудь фигура — чисто так, для стаффажа — и моментально обгадит весь пейзаж своим присутствием. Не физическим, моральным. И тогда станет и скучно, и грустно.
В школе Лекс не любил Лермонтова. Лермонтову, впрочем, это было по барабану.
Лекс посмотрел на Ниелло. Тот приложил руку к своему уху — точнее, к присоске коммуникатора.
— Так, — произнес центурион. — Нам туда.
— Ждут? — в стиле отозвался Лекс.
— Да. Уже.
Ниелло зашагал к какому-то полупрозрачному кубу с большим сенсорным замком на двери. Лекс направился за центурионом, на ходу потрогав свой коммуникатор, который ему выдали на «Энцеладе». Приборчик молчал напрочь.
— Мой коммуникатор, — сказал Лекс, поравнявшись с Ниелло. — Не работает.
— Почему? — покосился на него центурион, явно думая о чем-то другом.
— Не знаю. Откуда?
— Ах да, — словно бы спохватился Ниелло. — У тебя же корабельный… Эмпуза побери, я и забыл перенастроить частоту. Хотя нет… все равно нужен другой. Извини, фратер-венатор, чуть позже получишь.
Ого, удивился Лекс, похоже, буколические настроения овладели и фратером-преторианцем. Разговорился. Даешь поэзию, ети ее в качель.
Кстати, о поэзии…
— А госпожа… — начал было Лекс, но Ниелло так зыркнул на него, что он решил пока обождать с вопросами такого рода.
Тогда Лекс решил задать сакраментальный вопрос.
— А куда мы идем? — спросил он.
— Увидишь, — буркнул Ниелло, и тут они подошли к кубу.
Это оказалась кабина лифта, что выяснилось после того, как Ниелло открыл замок и они вошли внутрь.
Лифт шустро нырнул под землю. На взгляд Лекса, в Республике слишком любили сумраки подземелий, а здесь подобное и вовсе выглядело диковато: какой смысл сидеть взаперти, когда на улице такая шикарная погода? И море опять же, и воздух…