Охотник
Шрифт:
Выходить Джонни не торопится. Сегодня первое, что Кела в Джонни раздражает, — его рубашка, синяя в тонкую полосочку, свежеотутюженная, с опрятно подвернутыми манжетами. Собирается быть очередной жаркий день, в такой даже сморщенные дамы-старушки, обустраивающие цветы у грота Девы Марии, откапывают в своих запасах что-нибудь с коротким рукавом, но этот дурилка считает необходимым показать, что он для Арднакелти слишком фасонист — даже для здешней погоды.
— Мистер Хупер, — любезно произносит он. На сей раз подавать руку даже не пытается. — Понравился ли вам вчерашний вечер? Вы украсили вечеринку — голос у вас хорош.
Парняга
— Спасибо, — говорит Кел. — Вы и сами неплохо звучали. — Джонни, разумеется, исполнял «Запад не спит» [39] — проникновенным тенором с обильным пафосом на долгих нотах.
Джонни со смешком отшучивается:
— Ай, да просто мелодию вытянуть могу. Это, понятно, в крови — все местные вытянуть сумеют, когда до общего пения дело доходит.
39
The West’s Awake — одна из наиболее известных песен на стихи ирландского поэта, прозаика и культурного националиста Томаса Озборна Дэвиса (1814–1845).
— Так оно и показалось, это точно, — говорит Кел. — Есть у вас минутка?
— Есть, конечно, — великодушно говорит Джонни. Идет по двору к воротам, Келу предоставляет двигаться следом, дверь оставляет открытой — чтоб дать понять, что много времени это все занять не должно. При солнечном свете похмелье его делается заметным: мешки под глазами, глаза красные. С его мальчишескими замашками все это смотрится так себе, придает ему вид пошлый, потасканный.
— Чем могу быть полезен?
По опыту Кела такие мужчины, как Джонни Редди, не очень-то ловки, если застать их врасплох. Они привыкают выбирать самых легких жертв, а потому привычно им и быть теми, кто задает правила, скорость и все прочее. Отбери у них это — и они растеряются.
— Я слыхал, вы ищете инвесторов, чтоб из реки золото добыть, — говорит Кел. — Я в игре.
От этого Джонни просыпается. Останавливается и секунду вперяется в Кела. А затем:
— Боже святый, — говорит он, делано похохатывая. — А это еще откуда взялось?
— Цена входа — триста. Верно?
Джонни качает головой, а сам лыбится и выдыхает.
— Господи, Тереза небось все напрочь перепутала. Что она там вообще вам наговорила?
— Ни слова не сказала, — отвечает Кел. — Ни о чем. И я у нее не спрашивал.
Джонни слышит в голосе у Кела жесткость и быстро сдает назад.
— Ай, знаю, вы б не стали, — уверяет он Кела. — Вы вот что поймите, дружище. Для Терезы это будет чудесная возможность, я смогу обеспечить ей все что угодно такого, чего у нее до сих пор не было, — уроки музыки пусть берет, верховой ездой занимается или вообще что захочет. Но я ее во все это втягивать не стану. Чтоб ее выспрашивали о том, что она знает, переживать за то, что ей можно и чего не надо говорить. Нечестно это по отношению к ней.
— Ага, — говорит Кел. — Тут я с вами заодно.
— Рад слышать, — говорит Джонни, кивая со всей серьезностью. — Здорово, что мы с вами на одной волне. — Он обмахивает ладонью перекладину ворот и укладывает на нее локти, глядит, прищурившись, на горный склон. — В таком случае позвольте узнать, кто вам рассказал?
— Ну, — говорит Кел, опираясь о ворота спиной, — должен сказать, я вроде как удивился даже, что вы сами об этом не заикнулись. Моя земля аккурат на золотой линии и все такое.
На лице у Джонни мелькает стыдливый упрек, будто Кел допустил светский промах.
— Я б рад был взять вас в дело, — объясняет он. — Мне нужна возможность воздать вам хоть малость за всю доброту, с какой вы подошли к Терезе, пока меня не было. Но с этим придется чуток повременить. Дружище, я дурного в виду не имею и без обид, но это дело Арднакелти. Мистер Рашборо намерен собрать образцы только с тех земель, какими владеют уроженцы Арднакелти. Вы его вчера слышали: ищем по тому, что передавали из уст в уста его предки — и наши. Не ваши.
Кел теряет хватку. Дал Джонни использовать Трей как отвлечение, и Джонни хватило времени на болтовню, чтобы вновь нащупать почву под ногами и выбрать довод.
— Что ж, могу понять, почему вы это учитываете, — говорит он, улыбаясь Джонни. — Но именно уроженец Арднакелти выложил мне всю эту историю и пригласил меня вчера. Сказал, мне стоит напомнить вам о том, что я с моей землей тоже в деле, — чисто если вы забыли. Так вам полегче?
Джонни смеется, откидывает голову.
— Ну-ка, дайте прикину. Март Лавин, а? Жуть какой всегда был по части заварить кашу. Я думал, уж пора ему вырасти из этого, но кое-кто ничему не учится.
Кел ждет. Подобные суетливые разговорчики с подобными суетливыми мудачками Келу доводилось вести и раньше, сотни раз, — двуслойные беседы, в которых всем известно, чтo происходит, и всем также известно, что оно всем известно, однако ради суетливых мудачков приходится изображать тупых. Пустой расход сил Кела раздражает всегда, но в былые времена ему за это хотя бы платили.
Джонни вздыхает и серьезнеет.
— Дружище, — произносит он горестно, трет лицо, — давайте скажу вам, с чем я имею дело. Я тут в довольно-таки деликатном положении. С горы этой спуститься не могу, без того чтоб ко мне не лезли и не расспрашивали, чего это их оставили за бортом да почему наш дружок у них на земле не будет копать. Это люди, которых я знаю с тех пор, как сам был лялькой. Пытаюсь им втолковать, что не я тут решаю, где золото есть, а где его нету, и если они перестанут рыпаться, возможностей впереди еще будет всяких. Но… — Он разводит руками и с ушлым видом закатывает глаза. — Само собой, поди заставь людей слушать то, чего слышать они не хотят. Что они все подумают, если я чужака во все это пущу, а их продолжу не пускать? Пол-округи на меня вызверится. У меня и так забот полон рот.
— Что ж, — говорит Кел. — Я уж точно не хочу вам никаких неудобств.
— И дело не только в этом, — продолжает Джонни. — Мистер Рашборо не ищет тут себе выгодного дельца. Ему хочется соприкоснуться с собственным прошлым. Без обид, но американец, которого надуло сюда с несколькими тыщами по карманам и который скупает ирландскую землю… не за этим мистер Рашборо здесь. Ему хочется знать, что никаких пришлых в этом нет, потому что он тогда почувствует, что и сам не пришлый. А если набегут все кому не лень, сама затея покажется ему тухлой, и куда нам тогда деваться?