Охотник
Шрифт:
Лена помалкивает. Ей известно, почему округа начала Шиле помогать.
— Мне бы плюнуть им всем в лицо, — произносит Шила. — Да только не могу себе позволить.
Лена ей:
— Ты и мне в лицо хочешь плюнуть?
Шила вновь качает головой. У всех ее движений есть это экономное, сдержанное свойство, словно она бережет себя, чтобы хватило на весь день.
— Ты не потому это делаешь, чтоб должок выплатить, — говорит она. — Ты мне ничего не должна. И не ради меня это в любом разе. Ты это ради Трей.
— Ну и вот, — говорит
Тут Шила смотрит на Лену иначе, едва ли не с интересом.
— Тебя все вопросами засыплют, — говорит она. — А тебя это всегда бесило. Когда люди лезут.
Впервые за все это время она говорит так, словно Лена из былых ее подруг.
— Я теперь постарше, — отвечает Лена. — Пусть лезут. Им полезно. Кровоснабжение улучшает.
— И что ты им скажешь?
— Что нам больше понравится, конечно. Англичанин тот, может, приехал охотиться на Боббиных пришельцев, они с Джонни одного в дом притащили, и тебе надоело за тем пришельцем полы от говна отмывать.
Шила хохочет. Ее смех — ясный, привольный и юный — застает их обеих врасплох. Шила захлопывает рот и опускает взгляд в свою кружку, будто позволила себе что-то неосмотрительное.
— Дирян Куннифф на такое поведется, — говорит Лена. — Главное, держать морду кирпичом.
У Шилы на лице появляется слабая улыбка.
— С этим у меня всегда хреново было. Держать морду кирпичом лучше всех из нас удавалось тебе. Я хихикать всегда начинала и нас выдавала.
— Да в том же была половина всей потехи. Чтобы потом выкручиваться.
Кто-то из детей опять визжит. На этот раз Шила бросает краткий взгляд в окно.
— Скажи им, что мы вытворяли, — произносит она, — не поверят, если сейчас-то на меня посмотреть. Дети. Ни слову не поверят.
Эта мысль Шилу словно бы донимает.
— А то, вот так оно устроено, — говорит Лена. — Я бы сказала, родители наши вытворяли такое, что и мы б не поверили.
Шила качает головой.
— Я бы хотела, чтоб они знали, — говорит она. — Вроде как предупредить. Вот только что вы были чумовые мелкие шкодники, а оглянуться не успеете… Скажи ты Трей. Тебе она поверит.
— Ей пятнадцать, — напоминает Лена. — Нам крепко повезет, если она в ближайшие годы поверит хоть слову кого угодно из взрослых.
— Ты ей скажи, — повторяет Шила. Колупает что-то вроде как присохшее к ее кружке, оно ее, судя по всему, раздражает. Вопли снаружи прекратились. — Я его один раз бросила, — говорит. — Посреди ночи. Он спал, пьяный. Детей в машину усадила, всех четверых, еще до Лиама с Аланной, и уехала. Помню в основном, как оно было тихо: дождь в лобовое стекло и ни единой души на дорогах. Дети уснули. Я ехала и ехала, много часов. В конце концов развернулась и прикатила обратно. Не нашлось такого далека, чтоб оно того стоило.
Пальцы ее замерли на кружке.
— Чувствовала себя первостатейной, блин, идиёткой, — говорит она. — Да он и не узнал все равно. Я тому и рада. Иначе он бы меня на смех поднял.
— Если надумаешь, чем я тебе могу помочь, — говорит Лена, — ты мне скажи.
— Может, — говорит Шила. — Спасибо за повидло. — Встает и принимается убирать со стола.
Кел моет посуду после обеда, и тут заявляются Трей с Банджо. С грохотом распахиваемой двери на него накатывает облегчение до того несоразмерное, что чуть не сшибает его с ног.
— Эй, — говорит он. — Сто лет, сто зим.
Трей вперяет в его пораненное лицо долгий непроницаемый взгляд, но затем он соскальзывает прочь.
— Я вчера заходила, — уведомляет его она. — Тебя дома не было.
То, что она вообще зашла, — дело хорошее, но Кел не в силах разобрать по ней, со столярными целями она вчера заглядывала или хотела потолковать.
— Что ж, — говорит он. — Теперь я тут.
— Ну, — говорит Трей. Садится на корточки, чтоб ответить Драчу на приветствие и почесать ему брылы.
Ничего с собой не принесла. Келу обычно не нравится, когда Трей объявляется с едой, — платы за вход ему не надо, — но сегодня он бы порадовался пачке печенья, или куску сыра, или чему угодно еще. Это бы значило, что она собирается остаться подольше.
— Что с лапой? — спрашивает он, показывая на Банджо.
— Споткнулась об него, — отвечает Трей чуть слишком поспешно. — Но тому уж несколько дней. У него все шик. Ветчину выпрашивает.
— Ну, это у нас есть, — говорит Кел. Идет к холодильнику и бросает Трей упаковку. Спрашивать малую про губу не пытается, там вроде более-менее зажило. Судя по всему, сегодня все вежливые и никто никого и ни о чем не спрашивает. — Хочешь поесть чего?
— Не. Обедала. — Трей плюхается на пол и принимается кормить Банджо кусочками ветчины.
— Нет, спасибо, — машинально поправляет ее Кел, не успев осечься.
Трей закатывает глаза, что Кела несколько утешает.
— Нет, спасибо.
— Аллилуйя, — говорит Кел, извлекая холодный чай. Его тон ему самому кажется фальшивым. — Наконец-то. Вот, попей. В такую погоду если не пить все время, усохнешь.
Трей вновь закатывает глаза, но холодный чай выхлебывает залпом и тянет стакан за добавкой.
— Пожалуйста, — добавляет она, подумав.
Кел наполняет ей стакан еще раз и наливает себе. Понимает, что ему надо с ней поговорить, но сперва, опершись о кухонную стойку, дает себе минуту просто на нее смотреть. Малая опять выросла из своих джинсов — видны щиколотки. В прошлый раз Шила, прежде чем купить новую пару, не замечала несколько месяцев, от Келовой благотворительности же Трей отказывалась, и Кел пытался измыслить некий вариант, как заикнуться об этом при Шиле так, чтобы не показаться извращенцем, который заглядывается на ноги подростков. Тогда он поклялся, что в следующий раз съездит в город и купит эти чертовы джинсы, а не понравятся они малой — пусть скормит их свиньям Франси.