Охотники за алмазами. Открытие века
Шрифт:
Едва улыбающийся Фарман переступил порог, как сразу же почувствовал недоброе. Нет, она не стала швырять тарелки и оскорбительные слова. Катерина даже подала мужу подогретого супа. Но есть он не стал. От ее слов сразу пропал аппетит.
Он положил ложку и, слушая ее ровный голос, пронизанный холодом, отодвинул тарелку. Катерина отчитывала мужа, как нашкодившего мальчишку.
Фарман попытался было улыбнуться, свести разговор к шутке. Но не тут-то было. Катерина и не думала шутить. Тогда Фарман вскочил. Он тоже, может ответить! Он готов ответить. Но не мог. Для вспышки чего-то не хватало. Какой-то малости. Катерина, казалось, шла по самому острому краю, не переступая границы дозволенного. Она, наоборот, говорила с сочувствием и душевной озабоченностью, хотя за каждым сказанным словом ощущался тяжелый холод.
Она напомнила, ему все: и юношескую мечту о красивой жизни в большом городе, и жаркие обещания, и нынешнюю скучную действительность, убогость их жизни, и даже его сегодняшнюю бестактность самовлюбленного руководителя — прокатил мимо на машине, помахал ручкой! А главного-то не сказал, не сообщил ей, жене своей. Так неужели он ее за человека не считает? Неужели не находит нужным хотя бы спросить у нее совета, не говоря о главном, спросить, поинтересоваться, согласна ли она ехать в такую глухомань? Ведь не в командировку, не в отпуск, а ехать надо на годы жизни? Неужели она должна все новости, которые непосредственно касаются ее, их семьи, узнавать из уст соседок?
— Успокойся, милая! Прошу тебя… Давай разберемся, — Фарман не терял надежды на мирный исход. — Ты же умница, культурная женщина! В библиотеке книжки людям выдаешь.
— А ты какой у меня? Живешь, как слепой, как с завязанными глазами. Жизнь проходит мимо, все хорошее отодвигается куда-то в неопределенную вечность. Особенно сейчас…
И Катерина подносила ему свои новости, как к ней вечером прибегали жены его подчиненных, как они охали и ахали, выражая сочувствие. Кому охота тратить годы жизни в дикой глуши? Разве здесь нельзя работать? Бури себе на здоровье, ковыряй землю. Никто же не гонит. И красота кругом. Одни кедровые чащи чего стоят! И река рядом. Поселок почти городского типа. Снабжение хорошее, кино, Дом культуры. И до областного центра рукой подать… А там что ожидает? Нет, те, у кого голова на плечах, потихоньку отходят в сторону. Старший геолог партии не едет, инженер не едет, бухгалтер даже не думает, техник отказался…
Фарман никогда не ожидал от своей Кати, понятливой и заботливой женушки, таких речей. У него кругом пошла голова. Он стал оправдываться, доказывать:
— Я же давно мечтал… Там нефть! Есть нефть, понимаешь?
— Никто не знает, где она есть. Никто!.. А жизнь одна, ее нам не продлят. Я тебе верила, ты такой работящий! Вкалывал по ночам, торчал сутками на буровой. И что же? Тебя даже в приказе не отметили. Другие, премии получают, а тебе шиш… Нет, ты форменный остолоп! Недотепа какой-то. Ты не умеешь взять даже то, что тебе принадлежит по праву. Постоять за себя не можешь, — она повернулась к нему, и Фарман лицом своим ощутил ее горячее дыхание. — И знаешь почему?.. Я тебе все сейчас скажу, чтобы ты знал… Потому что ты не умеешь жить среди людей! Просто не умеешь ладить с людьми! И тебя гонят отсюда, от тебя просто хотят избавиться. Ты такой жалкий! Такой жалкий!.. Над тобой потихоньку насмехаются, толкают, бьют по шее, а ты ничего не видишь и не замечаешь. Как же ты можешь дальше так жить? Как?!
Фарман не ожидал такого поворота. Он смотрел на свою жену и будто видел ее впервые. А Катерина продолжала, хлестко ударяя его каждым словом.
— Вот что я думаю, несчастье ты мое! Я думаю, что у тебя никогда в жизни не будет удачи. Будешь вечно мотаться. Мне кажется, что ты живешь по-газетному. Понимаешь?
— Какая еще газета? — Фарман мотнул головой, подспудно чувствуя, что жена выкладывает сейчас то, что наболело, накипело, давно вызрело в ее душе.
— Как в передовой, где все идейно! А другие поступают иначе. Понимаешь? Они преуспевают в жизни, дом — полная чаша.
— Тебе что, денег не хватает?
— Не только в рублях дело, хотя и их ты не приносил полные карманы. Живем, рассчитывая каждую копейку. А другие живут лучше, хотя зарплата у них меньше, чем у тебя. Умеют жить люди! Шевелят мозговыми извилинами.
— Ты же знаешь меня, я не способен жульничать, — выдохнул Фарман. — И никогда не стану комбинировать!
— Никто тебя не заставляет. Я совсем о другом речь веду. Ну скажи, почему именно мы должны ехать в Усть-Юган, в это гиблое место ссыльных?
— Так надо, — твердо произнес Фарман, понимая, что ее сейчас никакими доводами не убедить.
— Так надо! — повторила горестно Катерина. У нее слегка вздрагивали полные влажные губы. — Так надо? А кому надо? Тебе?
— Стране.
— Она и без тебя обойдется. А ты… Противно смотреть со стороны. Прыгаешь от радости, словно орденом наградили. Счастлив. Чем? Что посылают в Усть-Юган, в эту беспросветную дыру? Эх ты, горемыка непутевый… Открой глаза, осмотрись хорошенько! Тобой помыкают, тобой, как затычкой, закрывают дырку в плане, а ты радуешься и говоришь, что так надо. Других в те края лишь по приговору суда отправляют, а ты рвешься добровольно. Что-то есть в этом жалкое и обидное. Обидное за тебя, за твою сплошную бесхарактерность. Неудачник ты… Неудачник! Не сердись на меня, но я просто так не могу, не в силах все переносить…
Слезы переполнили ее глаза. Она до боли стиснула его руку, пальцы побелели. В ее словах и беззвучном рыдании сквозило отчаяние. Фарман растерялся и сразу не нашел нужных слов, чтобы ответить. Успокоить и убедить. Особенно больно резануло по сердцу слово «неудачник». Он вдруг почувствовал себя неуютно и тоскливо, словно очутился раздетым догола на сквозном ветру улицы. Слова жены казались странными и в то же время не лишенными логики, не лишенными смысла. Обычного житейского смысла.
Утром Далманова вызвали в райком. И снова была головомойка. Секретарь райкома умел распекать и отчитывать. У него была целая обойма отшлифованных и проверенных на практике убийственных фраз, жалящих по самым тонким местам человечьей души. А на Далманова он был зол. Этот желторотый начальник партии одним махом ликвидировал надежду всего района — стать индустриальным центром! Казалось, еще одно усилие, еще чуть-чуть — и брызнет из-под земли густой поток нефти. А нефть — это промышленность, это химия. Секретарь райкома сам беседовал с академиком, со многими учеными, и ни один из них не усомнился в том, что под ногами находится нефтяной клад. И вдруг все летит, надежды рушатся. Этот Далманов один смог переубедить начальство и ликвидировать разведочную партию. Видите ли, по его мнению, здесь «бесперспективный» подземный рельеф!.. А откуда он-то знает?
Секретарь райкома не находил себе места. Эту ошарашивающую новость он узнал слишком поздно. Теперь уже ничего нельзя сделать. Приказ подписан, машина, как говорят, запущена. Как же он мог допустить такую промашку, как же проглядел? Ведь узнай заранее о том, что готовится ликвидация геологической партии, мог бы кое-что предпринять. В отделах обкома партии, да и сам первый секретарь оказали бы поддержку. Привлек бы ученых из Сибирского филиала Академии наук. А с их мнением посчитались бы!.. Азербайджанец обвел вокруг пальца.