Охотники за алмазами. Открытие века
Шрифт:
А теперь поздно что-либо предпринимать. Он сорвал досаду на Далманове. Тем более, что причина для «душевного разговора» была вполне основательная: кто позволял ему, молодому коммунисту и командиру производства, вносить элементы анархии в трудовой коллектив? Он так и сказал: «элементы анархии».
Далманов стоял и виновато моргал глазами. Что он мог возразить? Конечно же надо было сначала побывать в райкоме. Согласовать все вопросы и тщательно подготовить собрание, а не «взрывать трудовой коллектив изнутри динамитом анархии». Конечно же надо было собрать сначала своих специалистов, наметить кандидатуры. А комсомольская организация? Забыл о ней! И мощный рычаг — профсоюзы… Тогда бы и результат был, наверное, иным. С кем он намеревается ехать на север, с кем выполнять государственное задание? Всего тридцать шесть человек. Да, авторитет руководителя не больно высок, если за ним не идут массы…
Далманов вышел из райкома с чувством собственной вины и неполноценности. Когда же, наконец, он станет взрослым? Опять подвели запальчивость, и мальчишеский азарт. Секретарь райкома прав — нечего было пороть горячку. Не в туристский поход приглашал друзей-товарищей, а на сложное и трудное дело. Север шутить не любит.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Приближался час отплытия. Шли последние приготовления. На палубах барж закреплялись тросами тяжелые двигатели и грузные насосы, разобранная буровая вышка, грузовик, трактор… В трюмах огромными связками лежали массивные трубы, ящики с деталями, железные бочки с соляркой и машинным маслом, накрытые брезентом мешки с мукой, с сахаром, солью, ящики с макаронами, тушенкой, сгущенным молоком… Погрузка — дело сложное: каждому предмету надо найти место, закрепить. Путь-то дальний!
На баржи стали грузить имущество отъезжающих. Старые, поржавевшие посудины сразу ожили, наполнились женскими голосами и детским визгом. Грузили разобранные кровати, пружинные матрасы, шкафы, домашнюю утварь, ящики, чемоданы, узлы, корзины, лыжи, велосипеды, мотоциклы… Люди везли с собой все, что необходимо для жизни. Располагались на палубе, устраиваясь между буровым оборудованием, схваченным тросами, натягивали брезент, сооружая под навесом жилой уголок. Обживали трюмы, тесные каюты…
Далманов последние дни почти не спал. Лицо посерело, глаза ввалились. Но успевал он всюду — проверял упаковку оборудования, доставал сверх норм трубы, с кем-то договаривался о, бочках цемента, о мотках проволоки, правдами и неправдами находил дефицитные запчасти, спорил, доказывал, уговаривал, подбадривал, приказывал, подписывал документы, носился по району от одной организации к другой, договаривался, обменивал, выпрашивал, покупал, получал по нарядам. А в голове стояло лишь одно: не упустить бы чего-нибудь, не забыть, не проглядеть…
— Начальник, телеграмма!
К Далманову спешил почтальон — старый друг Алексей, инвалид, потерявший на фронте глаз и руку.
— Срочная, начальник. Приказано лично в руки доставить адресату. Так что с тебя причитается.
— Ты, Алексей, пожалуйста, вперед не говори и не загадывай. Мы же с тобой как условились? Если хорошие вести, то с меня магарыч, если плохие — с тебя. Верно?
— Не, так не пойдет! — Алексей широко улыбался и жмурил единственный глаз. — В Сибири у нас уговор один: принесшему вести наливай полные двести!
Почтальон подал телеграмму и бланк:
— Поставь свою закорючку и укажи время… Сколько на твоих серебряных?
— Не спеши, дорогой, дай посмотреть содержание.
Раскрыв телеграмму, Далманов ахнул. Он снова ее перечел, не спеша, по буквам, словно не верил своим глазам. Телеграмма была краткой: воздержаться с отправкой, а начальнику партии немедленно прибыть в управление. Подпись — Казаминов.
— Что, начальник, насупился? — полюбопытствовал почтальон. — Плохие вести принес?
— Почему плохие? Совсем даже не плохие, — ответил машинально Далманов, соображая, что же теперь делать. Он повернул голову и посмотрел долгим взглядом на загруженные баржи, на хлопотавших людей.
— Тогда магарыч с тебя, начальник.
— Не возражаю! С меня. Большой магарыч, — Далманов сложил аккуратно телеграмму и протянул ее Алексею. — Возьми, пожалуйста.
— Зачем? — единственный глаз почтальона округлился от удивления.
— Обратно возьми.
— Ты что, товарищ начальник? Открыл, прочитал, а теперь вертаешь? Не положено так. — Алексей был при исполнении своих обязанностей и потому решителен. — Ставь сюда свою роспись — и дело с концом.
— Подожди, не горячись! Давай по-хорошему, — начал мягко Далманов. — Ты меня знаешь?
— Ну, знаю, — ответил почтальон, не понимая толком, куда тот клонит.
— Уважаешь? Как человека уважаешь?
— Ну, уважаю, — и тут же добавил. — Но нарушений допускать не позволю.
— Я же тебе сказал, подожди и не горячись! Никаких нарушений делать не собираюсь. Разве я законы не знаю? Конечно, знаю. Все знаю!. — Далманов положил ладонь на плечо инвалида. — Давай по-человечески. По-хорошему. У меня свое дело, у тебя свое. Верно?
— Ну, так. У каждого свое место.
— Ты отвечаешь за телеграммы, а я за вышку, за людей. Мне был приказ сняться с места, погрузиться на баржи. Дали нам две недели, а мы за десять дней управились. Перевыполнили план. Как, по-твоему, хорошо это?
— Ясное дело, очень даже хорошо. Нам тоже за перевыполнение благодарность объявляют.
— А теперь вот пришел приказ, чтобы задержаться. Как задержаться, когда все уже на баржах, люди свои квартиры оставили, вещи перетащили, подготовились к дороге? Нельзя задерживаться. Начальство далеко, ему не видно, что здесь, делается. Так что ты, Алексей, должен выручить. Не меня выручить, меня совсем не надо, а всех тех, которые на баржи уже погрузились.
— Муторно что-то ты говоришь, не поймешь сразу.
— Как не поймешь? Все очень ясно, — Далманов приблизился к почтальону и сказал, понизив голос: — Ты меня не видел, я тебя не видел!
— А телеграмма?
— Раз мы не виделись, значит, я ее не получал. А магарыч за мной!
— Что ж, ее обратно отправлять? Не, так не пойдет. Не хочу я за твои дела, начальник, на свой лоб шишки получать, не хочу, понимаешь.
— Не надо обратно! Зачем обратно? — Далманов дружески улыбался, словно речь идет о каком-то пустяке. — Пошли ее вперед!
— Как вперед? — недоумевал Алексей.
— Очень просто. Когда человек переезжает на другую улицу, почтальон ставит крест на старый адрес и пишет новый. Так бывает?
— Очень даже бывает.
— Ну и ты меня не видел, меня уже здесь нету.. Уехал! — Далманов выразительно развел руками. — А где я? Плыву по реке. Вот и пошли эту телеграмму на мое имя в порт. Они там меня быстро найдут. Теперь понятно?
— Понять-то понятно. Да толк какой?
— Очень даже, большой! — Далманов стал загибать пальцы. — Пока я в область смотаюсь, пока с начальством поговорю, пока вернусь… Сколько дней пройдет! И все время люди будут торчать здесь на пристани, ждать на барже и ругать начальство. Это же мучение! Так пусть лучше они плывут. А я за эти дни побуду в Сибирске и все улажу… Договорились, друг Алеша?