Охотники за алмазами. Открытие века
Шрифт:
Накануне того собрания Степана вызвали в контору и там вручили листок с напечатанным выступлением:
— Когда тебе вручат грамоту, прочтешь. На собрании корреспондент будет, который в прошлый раз про тебя писал.
У Перекиньгоры от таких речей муторно стало на душе. Опять читать по бумажке! Ребята всей бригады еще с прошлого собрания похихикивают, называя «бумажным говоруном». Степан по мягкости своей натуры, не смел отказать начальству. Но обида зашла крупной занозой в самую сердцевину самолюбия. Выпил Степан перед собранием стакан водки для успокоения чувств и пошел.
Все шло, как было задумано и расписано. Вручили ему Почетную грамоту обкома профсоюза, и председатель карандашом на трибуну показывает: скажи, мол, ответное слово.
Сунул Степан руку в карман пиджака и похолодел спиною: ту распроклятую бумажку с речью позабыл в общежитии. На тумбочке она осталась, в книжке заложена.
— Иди, иди смелее, — советуют ему из президиума.
Степан на всякий случай пошарил по другим карманам на виду у всех: а вдруг завалялась бумажка? Тут из зала кто-то выкрикнул:
— Товарищ председатель, дайте ему другую бумажку, а то он свою дома позабыл!
— Пусть своими словами скажет! — посоветовал другой.
— A y него своих-то слов в голове нету! На каждом собрании читает с листка.
Словно кто хлестнул Степана кнутом по глазам, так обидно стало от таких речей.
— А вот и есть у меня свои слова! — выкрикнул Перекиньгора, направляясь к фанерной трибуне. — Скажу!
— Ну, ну, послушаем, — оживились в зале.
— Спокойнее, товарищи! Дайте человеку собраться с мыслями, — подбодрил его начальник экспедиции.
— А вот и скажу! — повторил запальчиво Степан, подходя к трибуне, как бы решившись на все, и добавил вдруг почти, срывающимся голосом: — Все как есть! Выложу!..
Все в зале разом притихли, все взгляды обратились к нему.. Кто с интересом, кто с улыбкою. Сонное, привычное течение собрания нарушилось.
— Кто я? Работяга… Рабочий то есть! Тот самый пролетариат, которому надо соединяться со всеми странами, — выкрикнул Перекиньгора, цепляясь руками за микрофон. — Так есть!.. И сотворили вы меня тут маяком. Вручили принародно грамоту Почетную. Большое вам за то от меня спасибо и личная благодарность! Но всю ее, грамоту эту, я взять не могу, потому как совесть не позволяет.
Степан глотнул воздух и обвел зал взглядом человека решившегося. На губах скользнула торжествующая улыбка.
— Сотворили меня маяком, товарищ начальник, на всю геологию нашу. Чтобы светил, значит, всенародно. И днем и ночью. Подсадили меня на высоту эту и вниз не пускаете. Держите! Стало быть, я прежде всего с вами должен поделить награду.
И тут Перекиньгора начал те самые «оскорбления действием». Оторвал на глазах у затихшего собрания от грамоты крупный кусок и кладет на стол перед начальником партии:
— Это лично вам, дорогой Илья Давыдович!
— Ты что?! Из ума выжил? — выдохнул Илья Давыдович, багровея лицом. — Разве-можно рвать Почетную грамоту?!
— Смотря для цели какой. Ежели чтобы поделиться по совести и справедливости, то можно! Не я один ее зарабатывал. Вы первый меня уговаривали устроить рекордное бурение. Так? А без вашей помощи, без приписок чужих метров не бывать мне маяком, не светить!
— Вот чудак-человек! Бурил-то ты сам, а не я! — начальник еще пытался удержать в своих руках собрание.
— Верно! Бурил. А что не добуривал, то мне приписывали. Вот вы, товарищ бригадир наш, в мои отчеты цифирки ставили. Как же мне вас не поблагодарить, не дать часть грамоты?
В зале порядок нарушился. Поднялся смех. Председательствующий кричит что-то, звенит по графину с водой. Но из-за общего шума его не слыхать.
— Долой! — раздраженно кричали одни. — Хватит!
— Тише! Дайте высказаться человеку! — возражали, другие.
Перекиньгора не выпускал из рук микрофона, и его голос гудел над головами.
— Выходь на сцену, Савелич, даю и тебе кусочек награды. Ты заслужил ее. Ты бурил смены вслед за мною, и твои метры в мой отчет писали. Помогал мне не один месяц, стыдно мне было в глаза твои смотреть!
— Так нешто я сам? По приказу делал, — прокричал в ответ Савелич.
— И еще профсоюзу нашему, что смотрел сквозь пальцы на такие фокусы-мокусы! И ему кусочек грамоты для почета!
Председатель профкома — мужик, как порох. Вспыхнул сразу. Громким голосом закричал:
— Прекратить безобразие! Не позволю хулиганства!
Сам весь дрожит и выкрикивает с перебоями, как движок на плохом горючем. И еще стучит кулаком по столу.
— Лишить его слова и грамоты!
Перекиньгора отыскал глазами журналиста из районной газеты, тот хохотал в президиуме, прикрываясь блокнотом.
— Товарищ корреспондент! Я и вас не позабыл. Поскольку вы лично приезжали на буровую, беседу со мною вели и фотокарточку делали при вспышках-молниях! А в то время как раз у моей вахты простой вышел. И при вас Савелич сказал: «Не тужи, на твой рекорд мои метры записали!» Я ему кулак показываю, мол, замолчи! И что вы, товарищ представитель печати, мне сказали, помните? Пожалуйста, сказали, не стесняйтесь. Никакого простоя в моем очерке не будет, потому что дана установка высветить передовой маяк. Верно я говорю?..
В зале стоял сплошной шум, веселый хохот. Одни слезы утирают, другие от смеха сгибаются, третьи стучат ногами.
— Стенька, кидай ему вслед кусочек! Это он тебе речухи сочинял.
— У меня на всех хватит!..
А на следующий день появился приказ об увольнении «за хулиганский поступок на собрании». С того дня к Степану и пристало прозвище Стенька Маяк.
В Колпашево Фарман Далманов встретил отряд геофизиков, возвращающийся из дальнего похода. Маршрут был тяжелым. Многие сотни километров прошли лесом и болотами, по «белым пятнам» усть-юганской тайги.