Охотники за ФАУ
Шрифт:
— Рано! Больше ничего объяснить не могу. Рано!
— Может быть, не впускать население?
— Вызовет панику.
— Я подам рапорт.
— Запрещаю. Выполняй приказание. Катера — залог успеха. Будешь слать мне донесения каждые шесть часов. Сысоев у тебя?
— В городе.
— Пусть тебя не настраивает и сейчас же выезжает к пятому. А ты — поднимай катера. Если сможешь, то займись и электростанцией, о которой ты мне говорил. Все пока!
Через три минуты — снова звонок от генерала:
— Саперный командир к тебе сейчас явится. Он в городе. Дай ему своего Кучеренко с картой, и пусть действуют.
Баженов предложил Кучеренко отдохнуть в комендатуре, пока придут саперы.
Явился начальник похоронной команды и напомнил Баженову его обещание — сказать краткую речь на братской могиле.
Баженов поехал. Ему особенно запомнился один убитый боец. На молодом еще лице запеклась кровь; на холоде она не побурела, и казалось, будто лицо погибшего прикрыто лепестками красных роз…
«То огонь, огонь…»
На всем пути с похорон перед взором Баженова стояло это лицо молодого бойца с лепестками роз, и он вдруг ной-мал себя на мысли, что завидует ему. Это длилось секунду, но он испугался. Что это? Последствия ранения или усталость? Надо хоть эту ночь поспать.
Перед комендатурой Баженов застал толпу кричащих женщин. В центре толпы он увидел высокую бледную девушку со взлохмаченными волосами, в разорванном платье. Вот еще, подумал он, нашли место и время ссориться. И на вой мин вокруг не обращают внимания…
Как выяснилось, эту «шоколадницу» — переводчицу немецкого коменданта, шпионку, — вели к нему.
Майора Свешникова не было, и Баженову пришлось записать показания женщин, их адреса. Поблагодарив их за бдительность, он их выпроводил.
Он сидел в кресле, голова у него ныла, а перед столом стояла шпионка из «шоколадниц» и ждала вопросов. Да, гитлеровцы знают толк в женщинах; взять хоть эту — изящна, стройна, с правильными и привлекательными чертами лица. Хоть сейчас под левым глазом синяк, а по лицу размазана кровь от побоев. Платье разорвано и висит на левом плече. И все равно — она хороша. Что же кроется под этой личиной кротости и красоты?..
Он перевел взгляд на протокол допроса.
«Малюта. Ольга Петровна. 1922. Украинка. В наст. вр. прожив, у тетки, гр-ки Поздняк Л.А., по адресу: «Ключевой», Набережная ул., д. 12, кв. 2. Отец учитель, умер, мать учительница, умерла. Род занятий до войны — студентка пединститута. Служила переводчицей у немецкого коменданта в период с X. 1942 по IX. 1943 г. Немецкий язык знает хорошо…»
— Только я не шпионка и не диверсантка!
Сами признались, что служили у штандатфюрера-
— Служила. Послали.
— Кто послал? Льоха?
— Нет. Была в городе группа Горобца. Он лично меня послал.
— Он подтвердит?
Она покачала головой.
— Гитлеровцы расстреляли его.
— Ну что ты врешь?! — закричал Баженов.
— Не вру я, честное слово! — она впервые заплакала и, пошатнувшись, оперлась обеими руками о стол. Он усадил ее.
— Как же было дело? Рассказывай подробно.
Малюта рассказала. Могло быть и так, а могло и не быть. Врет или говорит правду?
— Смотри мне в глаза! — приказал Баженов.
Она подняла на него большие голубые, полные слез глаза в уже не опускала их все время, пока Баженов задавал свои вопросы.
— У тебя подруги есть? — вдруг спросил он.
— Были. Много…
Баженов позвал Богуна и попросил привести «трех красавиц».
Привели. Все трое вошли улыбаясь.
— Знаете эту гражданку? — спросил Баженов.
— Эту? — Блондинка сделала гримаску. — И очень хорошо знаем. «Гражданка» путалась с немцами.
— И не с одним, — добавила брюнетка с темными глазами. — Сама видела, как она разъезжала в автомобиле с генералом.
— Было это? — спросил Баженов.
— Было! — тихо ответила девушка.
— Известная «шоколадница»! — сказала третья, высокая шатенка, с ненавистью глядя на нее.
— Эх, Оля, Оля! И куда ты докатилась! Чего ты еще запираешься и врешь? Признайся, как танцевала в баре с немецкими офицерами! И в каких нарядах, украшениях… Скажешь, мамочка подарила?
_ Было это? — спросил Баженов.
— Было, — чуть слышно ответила Малюта. И вдруг вскочила: — Было! Расстреляйте меня! Только сразу!
Баженов удалил девушек. Вот стоит перед ним продажная тварь и кривляется. А скольких она предала? Другие… другие гибнут под бомбами тех самых, кому эта предавала и продавала.
— Значит хочешь, чтобы расстреляли?
— Хочу!
— Признаешься?
— Нет! Не в чем мне признаваться.
— А свидетели?
— Свидетели чего? Того, что я была с гитлеровскими офицерами, танцевала, ездила в машине? Так ведь задание!
— Которого никто не может подтвердить…
— Да! Такая моя судьба.
— Женщины, которые задержали тебя, говорят, что ты удирала от нашего солдата.
— Да! Ему сказали, что я путалась с немцами… так он хотел… — она не досказала и опустила голову.
— Строишь из себя невинную?
— Я не строю! Я девушка, понимаете? — она устало махнула рукой: — Если б этим что-нибудь доказать можно было…