Охотники за каучуком
Шрифт:
— Господа, — прервал их механик, — машина на ходу. Жду ваших приказаний.
— Все готово к отплытию? — спросил Шарль.
— Все готово, месье! — раздался знакомый голос.
— Как, это вы, сеньор Хозе? Какого черта вы поднялись?
— Как же мне было не подняться, должен же я все проверить.
— Но, дорогой мой, вам надо бы вести себя поосторожнее… Не схватить бы лихорадку. Вам необходим отдых.
— От всего сердца благодарю за теплую заботу, но, клянусь Богом, я чувствую себя прекрасно. А кроме того, хорошего же вы обо мне мнения, если думаете, что подобный пустяк способен выбить старого морского волка из колеи. Разрешите занять свое место. Я должен провести судно между мелями, которых в устье Риу-Бранку полным-полно.
Невыразимое удовольствие плыть на большой скорости, не прилагая к этому значительных усилий. Друзья наслаждались путешествием. Мимо пролетали берега Риу-Бранку. То тут, то там из зарослей выпархивали стайки болотных птиц, потревоженных прерывистым фырканьем машины.
Освобожденные наконец от необходимости налегать на ганчо и форкилы, не опасаясь, что вот-вот обрушится подмытое волной вековое дерево или подхватит течение, избавленные от назойливых насекомых, относимых воздушной струей далеко назад, путешественники чувствовали бесконечную благодарность к бразильцам, согласившимся отбуксировать их.
Но самыми счастливыми себя, конечно, чувствовали индейцы. Неожиданная перемена устраивала их больше всего.
Однако они не выражали радости ни жестами, ни криками или песнями, как то обычно делали негры со свойственным им темпераментом.
И слава Богу! Подобное выражение чувств бывает утомительно. Индейцы же, которым теперь абсолютно нечего было делать, воспользовавшись случаем, спали без задних ног.
Они упивались сном, — точно так же, если выпадал случай, эти дикари, привычные ко всяким жизненным испытаниям, утоляли голод или жажду, словно пытались наесться или напиться про запас.
И ни слова благодарности, ни слова признательности тем, кто избавил их от тяжелой работы.
Через пять дней и ночей они приедут домой, палец о палец ради этого не ударив. Всего пять — вместо двадцати пяти суток изнурительного труда! И никакой благодарности.
Сойдя с судна, получат обещанные деньги, продукты. Как будто так и надо.
— Довольны ли вы тем, что можете отдыхать, пить, есть, спать? — не выдержал Шарль.
— Не знаем, — был ответ.
— По крайней мере, если вы не заняты на борту, вы могли бы поохотиться, добыть чего-нибудь свеженького: дичь, рыбу или черепах.
— Да.
— Вот и прекрасно! Сегодня вечером сделаем остановку, и вы отправитесь на промысел. Канаемес больше нечего бояться. Но все же не отплывайте слишком далеко.
— Да.
Не было, пожалуй, ничего проще, чем добыть пропитание на Риу-Бранку. Берега реки пустынны, и поэтому здесь во множестве водилась дичь, а в воде косяками ходила рыба. На расстоянии около пятисот километров, от устья до Боа-Виста, не встречалось человеческого жилья. Селились, как правило, там, где жили индейцы, а их найдешь лишь в верховьях реки, в районе кампо.
Для охотников и рыболовов здесь царил сущий рай. Промышляй — не хочу. Дичи и рыбы на любой вкус сколько угодно.
Чего-чего тут только не было: агути — горбатые зайцы, гокко, большие куропатки, длиннохвостые попугаи, лани, в реке — электрический угорь, пиранья, бото, тукунаре. А кроме того, огромные черепахи.
Индейцы не торопясь отправились на охоту. Противники всякого и всяческого труда, любящие по-настоящему лишь есть и спать, они, однако, время от времени находили удовольствие в охоте. Только это занятие могло вывести их из привычной апатии.
И тем не менее охота все же оставалась для краснокожих работой, а работать они не любили. Вообще за индейцами не водилось никаких пристрастий, кроме, быть может, одного — выпить. Крепкие напитки они обожали. А охотились для того, чтобы питаться, — как добывает свой хлеб дровосек, к примеру, или углекоп. Те трудились без радости, без воодушевления, уставая и желая лишь одного — поскорее закончить работу.
Надежда на добрую добычу — само собой, а главное — то, что не придется ничего делать, пока они будут ходить по лесу или сидеть на берегу, ловя рыбу.
Если удастся наловить много рыбы, да к тому же и охота окажется удачной, можно будет поваляться в гамаке.
Маркиз, неутомимый каламбурист и шутник, окрестил невероятную лень, непобедимую любовь индейцев к гамаку гамакизмом.
Между тем плавание, начавшееся в трудах и принесшее столько опасностей, продолжалось без происшествий.
Основные заботы легли на плечи Шарля. Сверяясь с компасом, он старался найти нужный курс — его карта оказалась очень старой, неточной, если вообще хоть сколько-нибудь верной.
Они проходили места, еще недавно обитаемые. Но мало-помалу люди покидали их, уходя поближе к прериям.
В устье Жеруэны сохранилось всего каких-нибудь полдюжины индейских деревушек, затерянных меж озер.
От селения Санта-Мария, располагавшегося некогда на левом берегу, не осталось и следа.
То же самое произошло и с Пескуэро, бывшим рыбным промыслом, кормившим небольшой гарнизон Сао-Иоаким. Ничего не говорило о том, что еще недавно здесь жили люди. Все заросло густым лесом.
Первая встретившаяся на пути ферма принадлежала Бернардо Корейо, старому португальцу. Его основным занятием была заготовка топлива для паровых судов. Ферма стояла на правом берегу, между двадцатью восемью и тридцатью градусами к северу от экватора, недалеко от озера Куарена, возле которого виднелась дюжина негритянских и индейских хижин.
Эти в беспорядке разбросанные по берегу лачуги представляли собой главный населенный пункт в низовьях Риу-Бранку.
Подобно Санта-Марии и Пескуэро, Кармо тоже исчезло, несмотря на благоприятное местоположение на возвышенности, недосягаемое для наводнений.