Охотники за пчелами
Шрифт:
— Неужели вы испугались этой шестерки? Полноте, ребята, вперед! Эти негодяи не устоят против нас!
Солдаты, возбужденные словами начальника, которому они издавна привыкли безоговорочно повиноваться, и устыдившись своей нерешительности, быстро построились.
Поручик, вонзив шпоры в бока лошади, заставил ее подняться на дыбы и занял место во главе отряда.
Несмотря на значительное численное превосходство, не знакомцы, не колеблясь, напали на федералистов с саблями наголо и с пистолетами в руках. Дон Торрибио храбро повел свой отряд на противника. Постреляв из пистолетов, противники перешли к рукопашной схватке, обе стороны проявляли чудеса храбрости и волю к победе, однако незнакомцы, по всей вероятности, в конце концов были бы побеждены. И тут капрал Луко, до той поры стоявший поодаль с пятью товарищами, так же наблюдавшими за битвой, как и он, пустил свою лошадь вперед и, вместо того чтобы присоединиться к федералистам, стал на сторону дона Леонсио. Это окончательно взбесило поручика, тем более что мас-горкеры, не зная, чему приписать странное поведение капрала, и почуяв измену, начали терять мужество и ослабили сопротивление нападающим, которые, в свою очередь, удвоили на них свой нажим.
Погонщики мулов и быков, несколько оправившиеся от оцепенения и страха, поняли, что им представляется случай отомстить за издевательства, учиненные солдатами Розаса, вооружившись, чем попало, очертя голову бросились на своих мучителей.
Дон Торрибио, при всей своей жестокости, был слишком опытный солдат, чтобы заблуждаться на счет реального положения вещей. Он понимал, что победы ему не одержать.
Ему оставалось только одно — попытаться во что бы то ни стало пробиться. Он собрал вокруг надежных солдат, на которых мог положиться, всего-навсего человек пятнадцать, и приготовился идти напролом.
Но в эту минуту раздался боевой клич, и человек сорок всадников на отличных лошадях, хорошо вооруженные, мелькнули в полосе света, исходящего от постоялого двора, и мгновенно взяли в кольцо поле брани.
Всадники, подоспевшие так кстати для шестерки и так не кстати для федералистов, были дон Гусман Рибейра и его пеоны.
Выехав уже несколько часов назад из Буэнос-Айреса, они уже давно прибыли бы сюда по пути в ту асиенду, где дон Гусман рассчитывал найти своего брата, но дон Бернардо Педроза сумел неизвестно каким образом разорвать связывавшие его узлы, соскользнул с лошади, к которой был привязан, бросился в высокую траву и затерялся в ней, прежде чем было обнаружено его исчезновение.
Дон Гусман потерял много времени на поиски беглеца, но не нашел его следов и отказался от преследования, когда окончательно убедился в его бесполезности. Созвав пеонов, которые были посланы в разные стороны, он продолжил путь в асиенду, крайне обеспокоенный своей оплошностью, потому что он слишком хорошо знал дона Бернардо, чтобы не сомневаться, что тот постарается отомстить за нанесенное ему оскорбление.
Когда до постоялого двора оставалось полмили, навстречу дону Гусману попались люди, которым удалось бежать от жестокой расправы поручика и его солдат, от них он узнал, что там происходит, не подозревая еще, какую важную роль будет суждено сыграть в его жизни это известие, побуждаемый исключительно природным великодушием и желанием насколько возможно помочь людям, подвергавшимся опасности в этой схватке, дон Гусман пришпорил лошадь и поспешил на помощь к несчастным, сражавшимся с жестокими мас-горкерами. Его неожиданное появление решило исход битвы.
Осознав, что побег невозможен, поручик отступал шаг за шагом, сражаясь как лев, пока все его солдаты не оказались на территории постоялого двора.
Дон Торрибио-Убийца не собирался просить пощады, он сам не щадил никого. Оказавшись в критической ситуации, он не пал духом, наоборот, его мужество удесятерилось. Понимая, что настал его смертный час и ничто уже не может его спасти, он решил бороться до последнего вздоха и отдать свою жизнь как можно дороже.
Мас-горкеры, по примеру своего начальника, черпали мужество в самой безысходности своего положения, оказавшись на постоялом дворе, сразу стали укрепляться там, чтобы как можно дольше вести борьбу и пасть не иначе, как смертью храбрых.
Окна и двери были тщательно забаррикадированы, и разбойники, все еще не протрезвевшие после ночной попойки, стали ждать нападения противника.
Однако, вопреки их ожиданию, прошло довольно много времени, а противник словно забыл о них. Не находя этому никакого разумного объяснения и не зная, что происходило на улице, они не на шутку встревожились, и даже самые храбрые не находили себе места от разных предположений.
Человек так устроен, что, находясь в безвыходном положении и будучи обречен на гибель, даже если он ввязывается в жестокую борьбу за жизнь, а борьба эта почему-то откладывается, воля его начинает слабеть, его охватывает страх перед лицом смерти, а главное, перед муками, которые ей могут предшествовать, и в конце концов мужество покидает его окончательно.
Мас-горкеры напрасно пытались утопить свой страх и отчаяние в водке. Зловещая тишина вокруг, непроглядная темень ночи и невольное бездействие — все способствовало нарастающему в них страху. И один только поручик сохранял самообладание и терпеливо ждал последнего боя.
Что же произошло? Дон Гусман де-Рибейра, прежде чем покончить с солдатами, попытался выяснить, кому он оказал столь важную услугу своим неожиданным появлением. Его любопытство вскоре было удовлетворено — брат его дон Леонсио бросился обнимать его.
Разлученные давно, братья были необычайно рады встрече и конечно же забыли обо всем остальном на свете.
После изъявления восторгов дон Гусман взял брата под руку и отвел в сторону.
— Ну что? — спросил он с напускной веселостью.
— Она здесь, — ответил дон Леонсио, подавив вздох.
— Она согласилась приехать?
— Она сама этого захотела.
— Странно…
— Почему же? Донна Антония одна из тех редкостных натур, которые не отступают ни перед какими трудностями, когда на карты поставлена честь.
— Это верно. Ну что ж, лучше пусть так.
— Разве вы забыли, брат, что произошло ровно год тому назад между вами и мной, когда в минуту безумия я признался вам в моей сумасбродной любви к донне Антонии де Солис?
— Не стану возвращаться к этому, брат Теперь мы вместе, слава Богу, и надеюсь, ничто не разлучит нас более
— Не надейтесь, брат, — грустно ответил дон Леонсио.
— Что вы этим хотите сказать, брат? Моя жена…
— Ваша жена не переставала оставаться достойной вас. Сейчас вы увидите ее. Дон Гусман колебался.
— Нет, — ответил он наконец, — не сейчас. Покончим сначала с этими негодяями, потом я буду думать только о моем счастье.
— Хорошо! — охотно согласился дон Леонсио. В эту минуту появились две особы: дон Диего де Солис и донна Антония, его сестра и супруга дона Гусмана.
При виде жены, которую он был вынужден удалить из Буэнос-Айреса, чтобы избавить от преследований дона Бернардо Педрозы, дон Гусман не мог удержаться от счастья прижать ее к своему сердцу. Молодая женщина вскрикнула от радости.