Охотники за скальпами
Шрифт:
Я смог сесть в кровати и через открытое окно смотрел на белые крыши фургонов, когда караван углублялся в окружающие город холмы. Я слышал хлопанье кнутов и крики «во-ха» погонщиков; видел торговцев, едущих верхом следом за фургонами; и, ложась в постель, почувствовал одиночество и заброшенность.
Несколько дней я метался и раздражался, несмотря на успокоительное действие шампанского и грубоватое, но искренне внимание со стороны своего слуги-путешественника.
Наконец я встал, оделся и сел у своего ventana [35] . Мне отсюда хорошо видна площадь и прилегающие улицы, с рядами коричневых домов adobe [36] и пыльными промежутками между ними.
35
Окно (исп.)
36
Глиняный,
Час за часом я смотрел на то, что происходит за окном. Сцена для меня новая и довольно разнообразная. За складками пыльных rebozos [37] видны смуглые неприятные лица. Свирепые взгляды сверкают из-под широких сомбреро. Мимо моего окна проходят женщины в коротких юбках и в матерчатых туфельках; из соседних ранчо приходят, подгоняя ослов, «прирученные» индейцы пуэбло. Они привозят корзины с овощами и фруктами. Садятся на пыльной площади рядом с грудами колючих груш, пирамидами помидоров или перца чили. Женщины, беспечные мелочные торговки, смеются, поют и непрерывно болтают. Tortillera [38] , склонившись к своим metate [39] , растирают вареную кукурузу, лепят тонкие лепешки и бросают на раскаленные камни и при этом кричат: «Tortillas! Tortillas calientes! [40] . Cocinera [41] мешает тушеное мясо с чили, набирает ярко-красную жидкость в деревянную ложку и предлагает покупателям: «Chile bueno! Exellente!». «Carbon! Carbon!», – кричит разносчик угля. «Aqua! Aqua limpia!» [42] – надрывается aquadore [43] . «Pan fino, pan blanco!» [44] – это крик пекаря; кричат нестройными голосами продавцы atole, huevos, leche [45] . Таковы голоса мексиканской площади.
37
Плащ, накидка (исп.)
38
Торговки кукурузными лепешками (исп.)
39
Зернотерка (исп.)
40
Горячие лепешки (исп.)
41
Кухарка (исп.)
42
Вода! Чистая вода! (исп.)
43
Разносчик воды (исп.)
44
Хороший хлеб, белый хлеб! (исп.)
45
Кукурузный напиток, яйца, молоко (исп.)
Вначале все это интересно. Потом становится скучным и наконец неприятным; в конечном счете я не выдерживаю и слушаю с нарастающим раздражением.
Через несколько дней я смог ходить и начал выходить со своим верным Годе. Мы гуляли по городу. Он напоминал мне огромный кирпичный завод, печи которого еще не разожгли.
Повсюду одинаковые глиняные дома, те же злобного вида оборванцы на углах, те же голоногие женщины; те же крики ослов, те же резкие и отвратительные возгласы.
Мы походили мимо полуразрушенного дома в конце города. И слышали доносящиеся изнутри громкие голоса. Кричали «Mueran los Yankies! Abajo los Americanos! [46] Несомненно, pelado [47] , которому я обязан своей раной, где-то среди бандитов, стоящих у окон; но я слишком хорошо знал, насколько это беззаконное место, чтобы попытаться восстановить справедливость.
46
Смерть янки! Долой американцев! (исп.)
47
Пьяница (исп.)
Те же крики мы слышали и на других улицах и на площади, и мы с Годе вернулись в «Фонду», убежденные, что для нас появление на людях опасно. И поэтому решили оставаться за закрытой дверью.
За свою жизнь я никогда так не страдал от скуки, как в этом полуварварском городе; я едва не задыхался за стенами «Фонды». Я ощущал это тем сильней, что совсем недавно наслаждался обществом свободных людей и сейчас представлял их себе в лагере на берегу Дель Норте, пирующих, смеющихся или слушающих какие-нибудь удивительные рассказы о жизни в горах.
Годе разделял мои чувства и был так же раздражен, как я. Его легкий юмор исчез. Больше он не пел песни канадских лодочников, а их место заняли непрерывные sacre и Enfant de garee или английские проклятия; и все это он адресовал всем мексиканцам. Наконец я решил положить конец нашим страданиям.
– Такая жизнь нам не подходит, Годе, – обратился я к своему спутнику.
– Ах, мсье, конечно. Она нам никогда не подойдет! Мы все равно что на собрании квакеров.
– Я решил больше этого не терпеть.
– Но что может мсье сделать? Что, капитан?
– Мы можем уехать из этого проклятого места, и завтра же.
– Но хватит ли мсье сил? Жить в лагере? Ехать верхом?
– Я рискну, Годе. Если не выдержу, на реке есть другие города, где мы сможем отдохнуть. Везде лучше, чем здесь.
– C’est vrai, капитан. Прекрасные поселки ниже по реке: Альбукерке, Томе, много деревень. Mon Dieu, везде будет лучше. Санта-Фе – город одних воров. Нам нужно уходить, мсье. Очень хорошо.
– Хорошо или нет, Годе, но я ухожу. Так что вечером приготовьтесь, потому что выходим завтра утром еще до рассвета.
– Dieu merci! С большим удовольствием пойду готовиться.
И канадец выбежал из комнаты, радостно щелкая пальцами.
Я решил в любом случае оставить Санта-Фе. Если силы хотя бы наполовину вернулись ко мне, я последую за караваном и, если возможно, догоню его. Я знал, что на засыпанных песком дорогах Дель Норте караван движется медленно. Если не догоню, смогу остановиться в Альбукерке или в Эль Пасо; везде можно найти жилище не хуже того, что мы оставляем.
Врач попытался отговорить меня от поездки. Он заявил, что я нахожусь в критическом состоянии, рана моя совсем не зажила. Он красноречиво стал расписывать ожидающие меня опасности: лихорадка, гангрена, кровотечение. Видя что я упрям, он кончил тем, что предъявил мне счет. В счете была указана скромная сумма в сто долларов! Настоящее вымогательство. Что мне было делать? Я пытался протестовать, но мексиканец пригрозил мне «судом губернатора». Годе бранился по-английски, по-французски, по-испански и на языках индейцев. Все было бесполезно. Я понял, что придется заплатить, и заплатил.
Врач исчез, но за ним явился хозяин. Он, как и врач, попытался отговорить меня от отъезда. И предоставил множество причин, почему я не должен уезжать.
– Не уезжайте, сеньор, ради вашей жизни не уезжайте.
– Почему, добрый Хосе? – спросил я.
– О, сеньор, индейские бандиты! Навахо. Каррамбо!
– Но я не собираюсь на их территорию. Я поеду вниз по реке через города Нью Мексико.
– Ах, сеньор, города! В них no hay siguridad [48] Нет, нет, навахо везде опасны. Вот сегодняшняя новость. Польвидера, бедная Польвидера! На нее напали в прошлое воскресенье. В воскресенье, сеньор, когда все были en la misa [49] . Грабители окружили церковь, каррамба, они вытаскивали бедных жителей: мужчин, женщин и детей. Сеньор, они перебили мужчин. А женщины! Dios de mi alma! [50]
48
Небезопасно (исп.)
49
На обедне, на мессе (исп.)
50
Да смилуется господь! (исп.)
– Так что с женщинами?
– О, сеньор, эти дикари их всех увезли в горы. Pobres mugeres! [51]
– Да, печальная история. Но как я знаю, индейцы совершают набеги только через большие промежутки. Вряд ли я сейчас с ними встречусь. В любом случае, Хосе, я принял решение и готов рискнуть.
– Но, сеньор, – продолжал хозяин, таинственно понизив голос, есть и другие ladrones [52] , кроме индейцев, белые, muchos, muchissimos! [53] . Белые грабители.
51
Бедные женщины! (исп.)
52
Разбойники (исп.)
53
Много, очень много! (исп.)
И Хосе сжал пальцы, словно душил кого-то.
Это обращение к моему страху оказалось тщетным. Я ответил, показав на свои револьверы и ружье и на пояс с оружием на моем спутнике Годе.
Когда мексиканский трактирщик понял, что я лишаю его последнего постояльца, он мрачно ушел и вскоре вернулся со счетом. Как и счет врача, он был совершенно несообразным, но мне пришлось заплатить.
В предрассветной полутьме я сидел в седле и в сопровождении Годе, с парой тяжело груженных мулов выехал из злополучного города и направился в сторону Рио Абахо.