Охотники за сокровищами
Шрифт:
Около полуночи прибыл еще один верный пес Айгрубера, сержант танковых войск Хайдер. Если мины вынесут, предупредил он, ответственность за это понесет Хёглер, которого ждет «суровая кара». Мины должны оставаться в шахтах при любых обстоятельствах. «Если приказ будет нарушен, гауляйтер лично явится в Альтаусзее и повесит каждого из вас» (отсюда пошли слухи, что шахтером угрожали, хотя реальная опасность грозила именно заговорщикам). Об угрозе предупредили Кальтенбруннера, и в полвторого ночи 4 мая тот позвонил Айгруберу по телефону. После яростного спора гауляйтер сдался. Он попросил только не кидать мины в озеро, как планировал Хёгле, а оставить на дороге, чтобы их забрали его люди.
День спустя, на рассвете 5 мая 1945 года, Эммерих Пёхмюллер и Отто Хёглер, два истинных героя Альтаусзее, стояли у входа в шахту.
Глава 52
Эвакуация
Альтаусзее, Австрия
1 мая – 10 июля 1945
Когда 16 мая 1945 года в Альтаусзее прибыли хранители памятников Роберт Поузи и Линкольн Керстайн, в деревне оставалась только горстка солдат американской пехоты, с десяток шахтеров и кое-кто из австрийских и немецких чиновников – и у каждого была наготове своя версия событий. «Ходили самые невероятные слухи, – рассказывал Керстайн. – Якобы шахту взорвали, в ней ничего не оказалось, не стоило туда и спускаться». Но хранителям все-таки удалось попасть внутрь: правда, пробираясь по туннелю шахты, они уткнулись в глухую стену из земли и камней, – результат устроенного Пёхмюллером взрыва. По плану взрыв должен был создать преграду в 12 метров толщиной, но никто не знал наверняка, так ли это. И никто не мог сказать, что обнаружится на другой стороне.
Шахтеры прикинули, что на расчистку завала взорванной скальной породы уйдет две недели. Поузи с его опытом в архитектуре не сомневался, что военные инженеры справятся с этим меньше чем за неделю. Под командованием американцев шахтеры принялись за работу, орудуя старомодными кирками и лопатами. Уже на следующее утро им удалось расчистить на вершине завала узкую щель, в которую мог протиснуться один человек.
Первым внутрь отправился Поузи. Керстайн следовал за ним. По ту сторону стены их ожидал другой мир: темный, грязный, зловеще тихий. В свете старомодных ацетиленовых фонарей они увидели в нескольких метрах внизу главный проход, забитый мусором. Железные защитные двери выбило силой взрыва, и они болтались на петлях. Воздух был сырым – очевидно, шлюзы прорвало и некоторые проходы затопило. За первой же дверью оказался склад динамита. Оттуда внутрь горы уходил узкий боковой штрек. Следующая дверь, отлитая из прочного железного сплава, открывалась двумя ключами. За ней они увидели молчаливо погруженную в чтение «Мадонну» Ван Эйка, а рядом, на четырех пустых картонных ящиках, – семь панелей Гентского алтаря. «Чудные драгоценные камни коронованной Девы отражали свет наших мерцающих ламп, – позже описывал Керстайн. – Она просто была там, спокойная и прекрасная».
Хранители вернулись назад. Главную область взрыва можно было обойти по еле видневшимся черным проходам. С помощью проводника они спустились в холодное сердце горы, миновали несколько ответвляющихся коридоров и попали в большую залу с каменными сводами. Прорезая мрак подземелья, их лампы одна за другой высвечивали полки с простыми фанерными ящиками, набитыми величайшими шедеврами мирового искусства. Но вот наконец свет упал на молочно-белый камень «Мадонны» Микеланджело. Она лежала боком на грязном матрасе в коричнево-белую полоску, почти наверняка том же самом, на который ее столкнули с пьедестала восемь месяцев назад, всего за несколько дней до того, как в Брюгге появился британский хранитель памятников Рональд Бальфур. Хранитель Томас Карр Хауи-младший (он прибыл в июне) писал позже: «Свет наших фонарей играл на мягких складках одежды Мадонны, на ее искусно вылепленном лице. Ее печальный взгляд был устремлен вниз, и она, казалось, почти не обращала внимания на пухлого младенца Иисуса, льнущего к ней, крепко держа ее руку в своей». Несколько дней спустя в одной из самых глубоких комнат хранители обнаружили еще четыре панели Гентского алтаря, «Мастерскую художника» Вермеера, а в самом глухом углу – принадлежавшего семье Ротшильдов вермееровского «Астронома».
18 мая, когда о находке широко заговорили, Линкольн Керстайн отправился в штаб, где его ждал эксперт по влажности и химическому составу воздуха и краски, чтобы определить, через какие испытания прошли картины. «Экспертом, – писал он, – конечно же оказался Джордж Стаут, возможно самый приятный человек на свете».
Незаменимый Стаут прибыл в Альтаусзее 21 мая. Его главной задачей было составление подробной описи обнаруженных в шахте произведений искусства. В лаконичном перечне, переданном Стауту доктором Михелем от работников шахты Карла Зибера и Макса Эдере, фигурировали:
6577 картин;
230 рисунков и акварелей;
954 гравюры и оттиска;
137 скульптур;
129 предметов оружия и доспехов;
79 корзин с мелкими предметами;
484 ящика, предположительно содержащих архивы;
78 предметов мебели;
122 гобелена;
181 ящик книг;
1200–1700 ящиков, предположительно содержащих книги или другие бумаги;
283 ящика с неизвестным содержимым.
Затем он принялся за дело: разговаривал с работниками шахты и осматривал хранилища. «Какое это было увлекательное зрелище, – писал Керстайн, – следить за тем, как он сравнивает американские методы определения абсолютной, относительной или какой-то там еще влажности с австрийскими, которые использовал профессор минералогии Венского университета [тот самый печально известный доктор Михель], предоставивший нам рекомендации от движения австрийского Сопротивления». Стаут провел в шахте три дня, после чего объявил, что произведения искусства можно оставить там еще на год. Затем, доверив руководство шахтой Поузи, он отправился в тыл 3-й армии, чтобы инициировать расследование того, что произошло в соляной шахте в Австрийских Альпах. Но это расследование так никогда и не было проведено.
14 июня Джордж Стаут вернулся в Альтаусзее со своим новым учеником лейтенантом Стивом Коваляком. На следующий день проходы шахты были наконец расчищены, а обрушенные туннели восстановлены. На расчистку завалов потребовалось двести пятьдесят три рабочие смены, и рабочие вывезли из шахты 897 доверху нагруженных тележек.
Десять дней спустя, 25 июня, Стаут получил печальное известие. Президент Гарри Трумэн уступил Сталину. Западные союзники не останутся на завоеванной территории, а отойдут назад, к послевоенным границам, определенным «большой тройкой» (Рузвельтом, Черчиллем и Сталиным) на Ялтинской конференции в феврале. Американцы опасались, что бесчисленные хранилища искусства в итоге окажутся в советской зоне оккупации. Стаут понял, что все содержимое шахты Альтаусзее может достаться Сталину. У хранителей не было года на то, чтобы, как предполагал Стаут, вынести все сокровища из шахты. Им дали время до 1 июля. Четыре дня.
Стаут ринулся в бой. Карл Зибер и два новых помощника Стаута, хранители памятников Томас Карр Хауи-младший и Ламон Мур, отправились под землю с заданием выбрать предметы, которые следует эвакуировать первыми. Стаут привез с собой овечьи шкуры, в которые он заворачивал предметы искусства в Меркерсе, – они пригодились ему и в Альтаусзее. То, что было завернуто и сложено в ящики, грузили на вагонетки, которые называли «шахтовыми псами», от созвучия немецкого Hunt (вагонетка) и Hund (собака), и гнали по проложенным по шахте узким рельсам. За вагонетками, которые вытаскивал на поверхность земли небольшой локомотив, шли шахтеры. Затем ящики перетаскивали на грузовики и в сопровождении двух вездеходов перевозили вниз по опасным горным дорогам в сборный пункт произведений искусства ПИИА или в мюнхенский пункт сбора, организованный Джеймсом Роримером. Там грузовики разгружали, а овечьи шкуры, ящики и прочие упаковочные материалы отправляли обратно в Альтаусзее, чтобы использовать для следующей партии.
Стремительно портилась погода. Поскольку времени совсем не оставалось, Стаут объявил шестнадцатичасовой рабочий день, с 4 утра до 8 вечера. Снаружи лило как из ведра, что не просто затрудняло погрузку – даже дойти до подсобки было нелегко. Внутри не было электричества. Спальных мест на всех не хватало, еды не хватало, связь с внешним миром практически отсутствовала. Стаут оцарапал себе костяшки пальцев о соляные стены рудника и подцепил инфекцию. Ему приходилось каждый вечер часами держать руки в каске, наполненной горячей водой, чтобы они не опухали. «Очень беспокоят руки», – записал он в дневнике.