Охотники за сокровищами
Шрифт:
Они все равно не успели закончить к 1 июля. Но им повезло, что политики не смогли договориться по поводу крайнего срока: касался он только Германии или и Австрии тоже. Хранители работали. За завтраком 10 июля Джордж Стаут объявил: «Сегодня, кажется, подходящий день для настоящих шедевров». Несколько дней они со Стивом Коваляком упаковывали «Мадонну» из Брюгге в шкуры и бумагу и обвязывали веревками, пока она, по выражению Томаса Карра Хауи-младшего, не стала похожа «на кусок ветчины в оплетке». «Ветчина» весом в тонну! На ее поверхности нельзя было допустить ни малейшей царапины, потому что мир никогда бы им этого не простил. Но Стаут не сомневался в том, что делает. Используя специально разработанную канатно-блочную систему, он поднял статую на поджидавшую вагонетку и объявил: «Уверен, мы можем перевезти ее в Мюнхен через Альпы, не причинив никакого вреда». Он лично прошагал рядом со статуей весь путь до поверхности.
Потом из шахты вынимали Гентский алтарь, каждая панель которого была уже со всей тщательностью упакована в отдельный ящик. Грузовик подготовили так же, как и для остальных бесценных шедевров. Сначала его дно выложили водонепроницаемой бумагой, которая
Тщательная упаковка «Мадонны из Брюгге» и Гентского алтаря заняла весь день. На следующее утро Джордж Стаут сел в первый грузовик, и два величайших шедевра Европы начали свой 250-километровый путь в Мюнхен по крутым альпийским склонам. Они направлялись домой.
Меньше чем через месяц, 6 августа 1945 года, Джордж Стаут покинул Европу. Он тоже возвращался домой, сорокасемилетний, уставший. Но уходить на покой он не собирался. За неполных тринадцать месяцев он обнаружил, осмотрел и упаковал десятки тысяч произведений искусства; из одного Альтаусзее было вывезено восемьдесят грузовиков. Он организовал полевую службу ПИИА в Нормандии, заставил штаб верховного командования расширить и поддержать службу памятников, обучил хранителей из Франции и Германии, допросил множество нацистских чиновников и посетил большинство нацистских хранилищ искусства к югу от Берлина и к востоку от Рейна. Не будет преувеличением сказать, что на своем стареньком «Фольксвагене» он проехал больше пятидесяти тысяч километров по Европе и побывал практически в каждой важной точке на территории 12-й группы армий США. За все время службы на континенте он позволил себе ровно полтора дня выходных.
Ты в полном праве жаловаться на то, что вот уже столько дней от меня ни слуху ни духу. Никогда в жизни мне еще не приходилось работать с такой головокружительной скоростью и с такими потрясающими результатами, как в прошедшие две-три недели: я успел дважды побывать в Зальцбурге и Фюссене [ближайший город к замку Нойшванштайн], заехать в Мюнхен, Вормс, Франкфурт, Дармштадт, Мангейм, Гейдельберг и еще с десяток местечек поменьше. Как ты уже догадалась, теперь нам разрешено называть места, где мы бываем, что еще год назад, да и до этого тоже, было под строжайшим запретом. Сейчас я живу в Аугсбурге, но так и не видел города по-настоящему, потому что все время на ногах, даже когда не занят в штабе. Мне удалось обнаружить совершенно фантастическую информацию и документы, подтверждающие массовые нацистские грабежи в Европе, я работал с бывшими нацистскими шишками, я проверял наводки и находил клады с произведениями искусства в самых неожиданных местах. [Хранители памятников] Кун и подполковник Макдоннелл вернулись сюда, чтобы осмотреть некоторые найденные мною предметы. Я разыскал кое-кого из главных жуликов, стоявших за всем предприятием, и добыл информацию, которая, если я не ошибаюсь, попадет в заголовки газет всего мира. Отправляйся в кинохронику, и сама все увидишь. Будешь моим связным с мировой прессой.
Я работал в хранилище произведений искусства Геринга, в его частном поезде, его доме в Берхтесгадене, я побывал в доме Гитлера, замке в Фюссене [Нойшванштайн] и монастырях, где прятали украденное. Я сильно запоздал с отчетом, но мой дневник сохранил все. Какие невероятные истории войдут в книгу, которую я планирую написать! Теперь я могу с чистой совестью сказать, что поработал на нужды фронта! На днях за мной послал генерал-майор Тейлор из 101-й воздушно-десантной дивизии, и мы чудесно побеседовали. Я снова увижу его в воскресенье. Гарри Андерсон из Амер. института занимается предметами из коллекции Геринга под моим, если так можно выразиться, присмотром. Он капитан. В ближайшие дни мне в помощь должны дать еще одного офицера. [Хранитель памятников] Кельвин Хатауэй все еще здесь, и его поддержка незаменима. Скилтон тоже здесь, ну и другие военные, конечно, подсобят – шикарная жизнь для первого лейтенанта! Похоже на то, что от службы в Париже меня-таки освободили, несмотря на отказы, полученные от двух генералов. И, конечно, я рад, что я здесь. Сюда постоянно прибывают целые поезда с произведениями искусства. Только с мыслями никак не могу собраться…
Я до сих пор не видел в новостях сообщений о своей деятельности, а ведь я вышел на нужных людей, нашел информацию и произведения искусства из штаба Розенберга. Вот ради чего я вступил в армию, отправился на гражданскую службу, преподавал в Американской школе в Шрайвенхеме, работал над другими делами, включая восемь месяцев в Париже. Я мог бы и не попасть в Германию. Словами не объяснить, как мне повезло, что именно наша армия – за двумя важными исключениями – первой пришла в эти ключевые места. <…> Но теперь я желаю одного: закончить военную карьеру и вернуться к обычной жизни.
Ничего мне не посылай. <…> Мне сейчас ничего особенно пригодиться не может, поскольку я живу на вещевом мешке. Не знаю, куда отправлюсь в следующий раз, но ни на секунду не останавливаюсь.
Работа зовет. Люблю, об остальном – когда все немного уляжется.
Глава 53
Дорога домой
Хайльбронн, Германия
Сентябрь – ноябрь 1945
С окончанием активных военных действий работа отдела ПИИА не завершилась. Как прекрасно показала история с Альтаусзее, разыскать украденные нацистами сокровища было еще полдела. После этого их предстояло осмотреть, каталогизировать, упаковать и перевезти из шахт, замков, монастырей или просто вырытых в земле ям, где они были спрятаны. Практически в каждом месте находились нацистские архивы, которые тоже требовалось перевезти, чтобы исследователи могли проследить путь произведений искусства и вернуть их законным владельцам. Эти архивы неизбежно вели к обнаружению других хранилищ, и нацисты, которых теперь отлавливали по всей рухнувшей германо-австрийской империи, рассказывали о все новых тайниках. Не проходило и дня, чтобы армия не натыкалась на бесчисленные сокровища, спрятанные в подвалах, вагонах поездов, складах продовольствия и бочках из-под горючего.
К 4 июня – с конца войны не прошло и месяца – на одной лишь территории 7-й армии США было обнаружено сто семьдесят пять хранилищ. ПИИА набирал людей с головокружительной скоростью – в его международный отдел после войны вступили почти 350 мужчин и женщин, но все равно дело шло страшно медленно. К счастью, проницательному и предприимчивому Джеймсу Роримеру удалось заполучить самое желанное здание в Мюнхене: комплекс бывшего штаба НСДАП. Теперь здесь располагался мюнхенский пункт сбора, в который вскоре потекли реки украденных предметов культурного наследия со всей Южной Германии и Австрии. К июлю в зданиях практически не осталось свободного места, и Роример выбил для ПИИА еще одно здание почти таких же размеров в Висбадене. Несколько недель спустя под архив реквизировали здание Марбургского университета. Уокер Хэнкок, неунывающий хранитель памятников 1-й армии США, был назначен его руководителем.
Тем временем сам Роример нигде надолго не задерживался. И повсюду брал с собой переводчика Гарри Эттлингера, немецко-еврейско-американского рядового из Карлсруэ, который появился у него в офисе за день до капитуляции Германии. Внезапно служба Гарри стала столь же головокружительно интересной, сколь утомительно скучными были предыдущие четыре месяца.
В середине мая Роример взял его с собой в мюнхенскую тюрьму на четырехчасовой допрос нациста. Роример возился с ним несколько дней: втирался в доверие, угощал сигаретами, набивался в друзья. И вот немец наконец поддался. Гарри понадобился Роримеру, чтобы записать точные сведения об одной из художественных коллекций. Этим немцем был Генрих Гофман, близкий друг и личный фотограф Гитлера. Немецкому еврею пришлось лично соприкоснуться с человеком, который регулярно обедал с фюрером и на протяжении двадцати с лишним лет был его верным соратником и доверенным лицом! Гофман конечно же пытался себя выгородить. Да, он делал пропагандистские снимки с Гитлером, но только потому, что ему за них платили. Да, он покупал у «уважаемых» торговцев предметы искусства сомнительного происхождения, но только ради того, чтобы делать с картин репродукции. Да, при нацистском режиме он разбогател, но он никогда не был его идейным последователем и гнался только за экономической выгодой. Разве это не по-американски?
Вскоре после этого Гарри отправился с Роримером в Берхтесгаден. Пока Роример разбирался с художественными сокровищами – рейхсмаршал был далеко не единственным высокопоставленным нацистом, который припрятал краденое вблизи от бывшей нацистской крепости, – Гарри поднялся в имение Гитлера Бергхоф. Он стоял один в гостиной фюрера и смотрел в огромное окно (стекло было давно выбито), из которого Адольф Гитлер так часто обозревал свои владения. Каково было немецкому еврею, чьи друзья и родственники погибли в холокосте, стоять победителем в хоромах свергнутого диктатора? Почти все вещи в доме давно растащили на сувениры проходящие войска, но Гарри все равно умудрился найти пару эполет и письмо с вензелем высокопоставленного генерала СС. Он смотрел сверху на освобожденную Германию и думал: «Вот это класс!»
В конце мая капитан Роример отвез рядового Эттлингера в Нойшванштайн. Нойшванштайн! Он возвышался перед Гарри Эттлингером, как и перед Джеймсом Роримером несколько недель назад, вздымая в небо величественные башни. Ничто не могло сравниться с этим замком – ни по живописности, ни по богатству коллекции украденных предметов искусства – разве Альтаусзее. Но у Альтаусзее не было такой истории! Как и многие другие немецкие дети, Эттлингер вырос на рассказах о Нойшванштайне и его бесчисленных сокровищах, и теперь, входя в эти ворота, он будто бы вступал в сказку из своего детства. Это была Германия из легенды, Германия золотых тронных залов! Но это была и реальная Германия, и ее залы были битком набиты ворованными шедеврами. Гарри видел, как Роример заступил путь британскому генералу. Американский лейтенант был непреклонен: внутрь нельзя никому. Но вот он, Гарри Эттлингер, простой рядовой, стоит здесь, восхищаясь видом произведений искусства, золота и сокровищ – сокровищ Ротшильдов! – которые во времена своего детства в Карлсруэ он и вообразить себе не мог. Он уже несколько недель занимался переводом документов и был в курсе происходящего, но там он имел дело только со словами и цифрами. А вот увидеть подлинники таких гениев, как Рембрандт, сваленными, словно обычные трофеи, в кучу – это было совершенно другое. «Я начал понимать, что такое холокост, – впоследствии рассказывал Гарри, – не тогда, когда узнал о безвинно убитых, – это понимание пришло ко мне намного позже, – а тогда, как увидел все это обилие украденных ценностей. Именно с Нойшванштайна началась для меня та глава истории, которую нельзя забыть».
В сентябре 1945 года Джеймс Роример отправил Гарри Эттлингера в Хайльбронн, в ту самую шахту, которую в апреле он спасал от затопления. Звуки войны уже смолкли, но эхо ее еще звучало. Отель «Кронпринц», в котором жил Гарри вместе с двумя десятками других военных, был единственным уцелевшим зданием из целого квартала каменной застройки. На безлюдных улицах громоздились кучи мусора, который никто не убирал. В опустевшем центре города не было заметно никаких признаков жизни. Направляясь к шахте, Гарри ориентировался на железнодорожную станцию Бокинген, тоже полностью разрушенную. Напротив станции высилась бесформенная бетонная груда – все, что осталось от бомбоубежища. Вход в него был завален после разрушительной атаки союзников 4 декабря 1944 года. Убежище загорелось, заживо похоронив две тысячи прятавшихся внутри немцев.