Охотники
Шрифт:
Я тихонько сполз по сиденью, боясь выдохнуть. Потом осторожно выглянул через стекло: охотник нагнулся, зачерпнул снежной жижи и, поедая ее, снова пошел к нам.
Дейв сделал мне знак и одними губами произнес «Пистолет!», но я мотнул головой.
Остальные пятеро охотников тоже поднялись и двинулись за первым. Шестеро охотников шли прямо на нас! На некоторых были следы засохшей крови, но никаких ран я рассмотреть не мог.
До первого оставалось не больше двадцати метров. Я сидел тихо, потому что был уверен: если я шелохнусь, он точно заметит меня.
Вдруг
Эта сцена настолько поразила меня, что я чуть шевельнулся, и как раз в этот момент уже поднявшийся на ноги охотник посмотрел в мою сторону…
Он заметил меня! Мы смотрели друг на друга; он слегка расцарапал лицо, и со лба у него капала кровь.
Охотник повернулся к остальным, но прежде чем успел закричать, они набросились на него, как стая шакалов, повалили на землю и стали пить кровь…
Ребята уже перебрались в другое место. Я осторожно вылез из джипа и, перебегая от машины к машине, последовал за ними. Перекресток я просто переполз на четвереньках, стараясь не высовываться из-за скопившихся там машин. Больше всего я боялся, что в любой момент мне на спину бросится охотник. Я полз, полз как можно быстрее, царапая руки об асфальт, осколки стекла и бетона. Лицо и шея горели. Я буду умирать медленно и страшно, каплю за каплей из меня будут высасывать кровь…
Друзья ждали меня за углом. Они махали мне. Как сирены, которые заманивают моряков, подумал я. Я дополз до них и прислонился к гладкой стене, боясь открыть глаза: если охотники догнали меня, я не хочу их видеть. Только через несколько минут мне удалось унять страх и заставить себя открыть глаза.
Ребята стояли молча. Почему они не подождали? Они не стали оправдываться или объяснять – наверное, просто не знали, что сказать. Дейв рассматривал свои кроссовки. У Мини был полностью отсутствующий взгляд. И только Анна попеременно смотрела на них, будто хотела заставить объяснить хоть что-нибудь. Руки у меня были в крови, замерзли. И как я не подумал про перчатки? Я засунул руки в рукава и молча пошел на запад, к Десятой авеню.
Мы шли, и друзья смотрели на меня, а я не мог заставить себя взглянуть им в глаза. Прямо через разбитую витрину мы зашли в кафе. Я снял рюкзак и достал аптечку. Вымыл руки водой из бутылки, вытер антисептиком и перевязал. Вспомнилось, как в галерее Анна обрабатывала мне разбитую бровь. В этот раз она не предложила помочь, просто смотрела на меня. Они все просто смотрели, будто ждали от меня знака, ждали, пока я укажу, куда идти дальше.
Спрятав аптечку, я надел рюкзак и первым вышел на улицу. Мы немного прошли и свернули на Десятую авеню. Сыпался мелкий снег, садился на плечи, голову и не таял.
На каждом перекрестке мы внимательно осматривали дорогу, заглядывали за углы. В этом районе мусора и разрушенных домов было больше, Пятьдесят четвертая улица и Десятая авеню оказались заблокированы. Я, стараясь не думать о тяжелом
Я шел первым. Возле пересечения с Пятьдесят девятой улицей мы увидели дом, из окна которого поднимался дымок. Оставив рюкзаки у входа, мы осторожно вошли. Внутри было темно, и я включил фонарик. Но оказалось, что тусклому лучику света нечего освещать – здание заканчивалось ровно там, где начиналось; внутри все было завалено мусором, будто помещение нарочно разрушили изнутри, превратив в пыль и обломки все, что только можно, или будто туда попала какая-то хитрая бомба, не тронувшая лишь стены.
Внутри никого не было, а мне и хотелось меньше всего кого-нибудь там встретить. Дымок, который мы видели с улицы, поднимался от нескольких тлеющих куч мусора на остатках верхних этажей: крыши не было, и они образовали что-то вроде атриума.
Я присел недалеко от дверного проема: оттуда можно было наблюдать за улицей и оставаться незамеченным. Все молчали. Не знаю почему: может, нечего было сказать, может, настолько сильно нас потрясло увиденное. Но каждый будто отгородился от остальных, оставшись совсем один.
– Гребаный город! Ненавижу его!
Анна и Мини посмотрели на меня со слезами на глазах.
– Дейв, а ты ведь не ходил к лодочной пристани…
Дейв промолчал, но я и не ждал ответа. Мои слова не были вопросом.
– Я знаю, что ты не ходил туда. И не говори, что ты там был, только всё забыл, не ври, ладно?
Дейв еле заметно кивнул. Он плакал.
– Если хотите, мы можем расстаться. Прямо здесь. Я один пойду к пристани, а вы – куда угодно. Я ведь не просил вас оставаться со мной. Ни разу. Я никогда не говорил, что боюсь остаться один. Я и так один почти всю свою жизнь. Меня этим не удивишь, так что можете спокойно оставить меня и идти куда хотите: я не стану винить вас, я не стану спрашивать, почему вы ушли.
Я встал и пошел вглубь здания, пытаясь пробраться сквозь кучи мусора, обдирая одежду о полуразрушенные бетонные стены; увидел пару трупов, уже начавших разлагаться, но мне было все равно. Я больше ничего не понимал. Я устал, и друзья тут не помогут: мне нужно остаться одному. Я прислонился к стене и заплакал: я плакал как ребенок, хлюпая носом, плакал, пока не выплакал все слезы, пока не остались силы только на всхлипы. И эти жалкие всхлипы так разозлили меня, что я сжал кулаки и стал лупить ими об стену изо всей силы.
Когда я вернулся к выходу, ребят там не было. Я оцепенел. Не соображая, что делаю, я надел рюкзак, застегнул стропы на поясе, чтобы он, в случае чего, не мешал бежать, спрятал фонарик, достал из кармана пистолет и вышел наружу.
На улице меня ждали Мини, Анна и Дейв. Они казались уверенными, сильными – именно такими, как мне и хотелось.
Я дослал патрон в патронник:
– Я готов. Мы должны добраться до лодочной пристани. Чего бы это ни стоило, нужно найти яхту и к вечеру быть в Нью-Джерси. Чего бы это ни стоило…