Окаянный дом
Шрифт:
– Читайте!
– Вы уверены? – Мармеладов сновал глазами по строчкам.
– Читайте! Что бы этот идиот там не сочинил, – отрезал юнкер. – Иначе не честно.
Сыщик пожал плечами и процитировал:
– Убаюкал сердце третий Спас, Смысл жизни открывая мне: Верить вечно лжи любимых глаз, И сжимать ладонь твою во сне…Сейчас эти самые
– Третий Спас как раз в августе… Когда, говорите, у вас свадебка назначена?
Маслов побледнел, но глаза на его лице вспыхнули, словно почти угасшие угольки, которые вдруг растревожил ветер.
– Каков же приговор? – спросил он сыщика, не глядя на остальных.
– Ваши стихи удивительно хороши и вы, безусловно, весьма талантливы, – Мармеладов не изменился в лице, но голос стал строже, из него пропали дружелюбные интонации. – Однако, уже поздно. Пора отойти ко сну. Прошу меня извинить, господа!
Он поклонился, не глядя на барышень, хотя точно знал, что еще до рассвета одна из них погибнет жуткой смертью.
Флюгер на крыше гостевого домика напоминал остроносый профиль в черном цилиндре. Он не шевелился – ветры давно улеглись спать и не тревожили дачный поселок. Звезды в небе еще горели, но уже совсем скоро их слизнет розовый язык зари.
Юноша прокрался мимо беседки, влез на дерево и уцепился за перила балкона. Рассохшееся дерево заскрипело. Черт возьми! Никто не проснулся? Вроде бы нет. Тихо вокруг, будто на погосте. Он подтянулся на руках. Размотал веревку, повязанную вместо пояса. Мягкими, кошачьими шагами подошел к приоткрытому окну. Взялся за створку, собираясь распахнуть пошире, но тут флюгер заговорил:
– Не делайте того, о чем станете жалеть всю оставшуюся жизнь.
Созвездия заплясали перед глазами, закружились, словно пузырьки кипящего зелья в ведьмином котле, и слились в одно яркое пятно. Юноша вскрикнул от испуга и присел на корточки.
– К-кто здесь? – дрожащим шепотом спросил он.
– Такой же глупец, как и вы.
Мармеладов съехал по черепичной крыше и грациозно приземлился рядом с поэтом.
– Уж простите, Валерий, что вмешиваюсь в любовные коллизии. Обычно я ничего подобного себе не позволяю. Но вы сами давеча вверили мне свою судьбу, так что не обессудьте. Признаюсь честно, до последнего не верил, что вы отважитесь на убийство. Даже когда вы взбирались по этой яблоне, еще сомневался. Творческие люди часто грозятся, да редко доходит до кровопролития. Но ваше присутствие на этом балконе красноречиво доказывает…
Поэт попытался сбежать, но сыщик ловко скрутил его, стянул запястья веревкой – принес же, на свою голову! – и привязал к перилам. Маслов дернулся пару раз и затих, прислушиваясь.
– Боитесь, что наша возня разбудит Раису? Это вряд ли. Бедная девочка сильно перенервничала за ужином, поэтому заботливые подруги заставили ее выпить снотворных капель. Вы ведь на это и рассчитывали, да? Не ответите? Предпочитаете молчать с оскорбленным видом? Воля ваша. Мне и без того ясно, как вы собирались обставить преступление. Когда Бабарыкин рассказал байку про могильщика, у вас родился оригинальный экспромт. Красивая идея: убить девушку и свалить все на призрачного упыря. Удобно, ничего не скажешь. Сложного реквизита для представления не нужно, лишь кусок бечевы да нож перочинный. И что же, потом бросили бы тело в комнате или потащили бы в сосновый бор?
Маслов долго молчал,
– Как вы узнали, к которой из трех я приду?
– Это черным по белому записано в тетрадках у барышень. В каждом четверостишии спрятана шифровка.
– И вы сумели их разгадать? С одного взгляда?
– Помилуйте, да что же тут сложного?! Из первой строчки берем первую букву, из второй – вторую и так далее. Ребенок и тот догадается. Если читать по диагонали, получится, что одной вы написали «ЖИВИ», другой – «ЛЮБИ», а третьей…
– «УМРИ», – выдохнул поэт.
– Стало быть, вам известно про болезнь Эльзы, которую она скрывает от всех, – кивнул Мармеладов. – Я случайно заметил, что девушка бледнеет от разговоров о чахотке. Позднее присмотрелся… Она кашляет в платок, а потом с опаской заглядывает – нет ли крови. Но у вас отношения куда более доверительные, Эльза сообщила и страшный диагноз, и срок, отмеренный докторами. Отсюда ваше пожелание: живи! Трогательно и печально, как и принято у символистов. Дальше еще проще объяснить. Выбор Татьяны вы не одобряете, но поделать ничего не можете. Она так сильно влюблена в Акадского, что не хочет замечать даже явных изъянов своего жениха. Пускай любит, решили вы. Рано или поздно прозреет. Разочаруется. Тогда, глядишь, новое стихотворение сочинится. А Раису вы приговорили к смерти за то, что отдала руку и сердце презренному юнкеру… Все-таки вы безмерно талантливы, Валерий. Три шифровки сочинили за пять минут.
– За четыре с половиной! – возмущенно поправил юноша.
– Ах, да… Для вас и вправду важны эти рекорды? – сыщик прищурился, пытаясь разглядеть в предрассветной мгле лицо юноши. – Знаете, Маслов, вы так часто любовались собой в зеркалах, отыскивая очередные доказательства собственного божественного таланта, что сами не заметили, как превратились в Люцифера.
Поэт обиженно засопел, и дернул руками, пытаясь освободиться. Веревка держала крепко.
– Думаете, вы все обо мне знаете, господин соглядатай? Дудки! Я совсем не такой, каким вы меня рисуете. Я хочу людям помогать. Этой весной я бродил по окрестным деревням, беседовал с крестьянами, играл с их детьми. Я понял, что мне хочется сбежать из шумной Москвы, из этого душного университета. Хочется уйти к народу и стать сельским учителем.
– Но прежде вы решили удавить несчастную девушку, – скептически заметил Мармеладов.
– Она была моей музой! – яростно зашептал юноша. – Вдохновляла на самые прекрасные стихи. А Постников… Он ведь хуже меня! Ему нужна жена-служанка, которая будет кормить сытными обедами и нарожает кучу детей. И что же предпочла эта дуреха?!
– Счастье. Спокойное тихое счастье. Вы ставите поэзию выше всяких иных идеалов, хотя это очень эгоистично. А для Раисы важнее те самые обеды, дети и прогулки…
– Но ведь и мы бы с ней гуляли! Каждый вечер, при луне.
– Опять вы за свое! Сплю днем, гуляю при луне, рифмую – где б ни оказаться… А она мечтает гулять воскресным утром, в парке у фонтана, и чтобы все прохожие непременно любовались ее статным мужем и нарядными детьми.
– Господи! Да кто станет мечтать о такой… пошлости?!
– Девочка-сиротка, с юных лет живущая в пансионе, уставшая от вечных придирок классных дам… Судя по цвету платья, Раиса учится в Александровском институте благородных девиц. Туда, в отличие от Екатерининского, берут только детей мещан, оставшихся без родителей. И порядки там куда строже. Для любой выпускницы этого заведения, тихая семейная жизнь всегда будет главным идеалом. Но вы этого не поймете… Вы слишком погружены в собственные страдания.