Окаянный дом
Шрифт:
– Да, страшно. И что с того? Страх – прекрасный стимул. В первый миг он сковывает разум, но потом мозг начинает лихорадочно работать в поисках спасительного решения. В минуты великой опасности человек способен на великие открытия и озарения.
– Давайте поговорим откровенно, – Мармеладов поставил пузырек на стол и откинулся на спинку своего полукресла. – Вы искали противоядие не во благо армии и империи, а для личной корысти. Иначе дали бы химику просторную лабораторию в штабе на Дворцовой площади, дюжину помощников и два мешка казенных денег – их на военные нужды теперь не жалеют. Но нет, вы заставили химика работать в трухлявой развалюхе.
– Исключительно
Лицо и шея генерала побагровели, а на висках вздулись вены. Он расстегнул крючок на воротнике мундира и повторил гораздо тише:
– Для секретности. В Петербурге полно германских шпионов. И если врагам станет известно, что мы открыли противоядие…
– То что? Они не станут использовать горчичный газ на поле боя? Прекрасно. Вы же этого и хотели добиться? Как бы не так! – сыщик вдруг подался вперед, щелкнул пальцами перед самым носом собеседника и повысил голос. – Вы думали только о себе! Столкновение с Германией, к сожалению, неизбежно. Это лишь вопрос времени. По приказу безумного кайзера, в первую же неделю войны это чертово зелье выкосит дюжину русских полков. Как только страшные известия дойдут до столицы, император заплатит любые деньги. Тысячи рублей. Миллионы! Полцарства за противоядие! И вы сможете удалиться на покой, доживать свой век в богатстве и роскоши. И что же, вы действительно готовы были скрыть спасительный эликсир от всех? Пожертвовали бы сотнями солдатских жизней ради золота?
Генерал промолчал. Он вновь смочил платок водой из графина и приложил ко лбу…
– Я только одного не пойму… Зачем вы отравили химика? – Мармеладов встал и вытянулся во весь рост, теперь уже он возвышался над собеседником на полголовы. – Не хотели оставлять лишнего свидетеля? Или у вас кончилось терпение? Раз результата за год не добился – в расход? А может быть, вы решили, что на ученого снизойдет озарение, если заставить его искать противоядие для себя и бороться за собственную жизнь? Эта ваша дурацкая теория про великий страх, который помогает совершать великие открытия… Как вы заставили химика вдохнуть яд? Хитростью? Силой? Или пригрозили, что в противном случае, Яким убьет его любимую жену? Ваш денщик не просто так следил за хозяйкой, она была заложницей, которую вы в любой момент готовы были уничтожить…
Сыщик отвернулся и уставился в окно, считая дождевые капли на стекле, чтобы успокоиться.
Генерал надел перчатки и потянулся к флакону, взял его двумя пальцами, словно опасаясь, что тот взорвется, а потом сжал в кулаке.
– Должен признаться, вы меня раскусили. Да, это я отравил химика. Он, как и все ученые мужи был не от мира сего. Поверил в то, что выполняет секретное поручение на благо государя. Но потом стал задавать слишком много вопросов, и я устранил проблему. Только яд этот мерзавец спрятал, и я не сумел его обнаружить. Но теперь… Я найду нового химика, и все равно добуду противоядие. И да, да, вы правы: продам Его Императорскому Глупейшеству! Я ненавижу этого венценосного идиота за то, что он развалил армию и привел империю к краю пропасти. Не знаю, как вы постигли мой замысел, но вы не успеете никому о нем рассказать. А даже если успеете, даже если пойдете в полицию и меня арестуют… Это ничего не изменит. Вы не доживете до суда. Вы сдохнете послезавтра!
Он приложил влажный платок к лицу, зажимая нос и рот, большим пальцем другой руки подковырнул резиновую пробку и выплеснул яд на запястье Мармеладова. Это было проделано весьма ловко, генерал сумел моментально закупорить пузырек, и поспешил к выходу, не скрывая своего ликования.
Но за дверью стоял следователь
– С дороги! – голос через платок звучал глухо. – Уходите, здесь опасно оставаться!
Следователь не шелохнулся. Тогда генерал попытался прорваться силой, но полицейские отбросили его обратно в комнату, без всякого уважения к чинам и наградам.
– Пустите, остолопы! – ярился убийца. – Каждый лишний вдох сводит в могилу и вас, и меня!
– А вот тут вы ошибаетесь, – раздался насмешливый голос сыщика.
Мармеладов отломил корочку ржаного хлеба, стер яд с запястья и отправил в рот.
– Ядреная горчица. Аж слезу вышибает.
– Это что же, – остолбеневший генерал опустил руку с мокрым платком, – обычная горчица?
– Разумеется. К чему ненужный риск? Мы первым делом отправились в университет, поговорили с химиками и выяснили, что за яд может быть в пузырьке. Потом со всеми предосторожностями доставили его в полицию. А в похожий флакон я налил приправу, которую делает наш дворник Капитон. Занятная личность… С обеда сидит в рюмочной на углу, пропивает два рубля. В его опустевшей дворницкой следователь и устроил засаду – оттуда удобнее всего наблюдать за входящими в дом. Как увидел ваш мундир, свистнул городовых, те мигом встали у дверей да под окном.
– Значит, вы разыграли эту комедию, только чтобы поймать меня?
– И вы попались, как необстрелянный новобранец, – подмигнул Шпигунов.
– Я? Попался? И в чем же вы намерены меня обвинить?
– Да вот, хотя бы в покушении на жизнь господина Мармеладова.
– При помощи горчицы? Не смешите, – генерал уже взял себя в руки и говорил развязным тоном, как человек, которому совершенно нечего бояться. – Вряд ли суд признает мою вину.
– Тогда… Э-э-э… В убийстве химика.
– Опять промах. У вас нет ни единого факта, доказывающего, что я встречался с покойным.
– Но вы… – следователь замешкался. – Вы присылали адъютанта, чтобы справиться о здоровье отравленного!
– Мой адъютант будет это отрицать. Яким и кучер – тоже. У вас останется лишь слово вдовы, которая, насколько мне известно, и сама под подозрением в этом расследовании.
– Но яд… Яд, который сейчас хранится в полицейском участке. От такой улики вы не отмахнетесь!
– О, я буду утверждать, что вижу эту склянку впервые. Ни одного документа, связывающего меня с горчичным газом, не найдете. В нашем ведомстве секретность – не пустой звук.
Генерал застегнул воротник мундира и спросил официальным тоном:
– На каком же основании вы собираетесь меня арестовать?
Шпигунов бросил умоляющий взгляд на сыщика, тот отщипнул хлебный мякиш и произнес:
– На основании вашего признания в убийстве химика и в измене государю.
Генерал засмеялся – искренне, в полный голос, окончательно избавляясь от нервного напряжения последних минут.
– Ха! Признание? А кто его слышал, кроме вас? Слово сыщика против слова генерала. Что перевесит в суде? Кому поверят?!
– Однозначно, вашему слову, – склонил голову Мармеладов.
– В таком случае, нам не о чем больше говорить. Я ухожу!
– Не торопитесь, пан отравитель, – Конрад Дульцкий вылез из-за высокой спинки дивана. – Умоляю, задержитесь еще на пару мгновений.
Генерал нахмурился:
– А ты кто такой?!
– Моя фамилия не имеет никакого значения. Запомните другую: Берлинер. Эмиль Берлинер, изобретатель диска для записи звука.
Он поднял с пола граммофон, нежно и ласково, как упавшего на землю ребенка, перенес к столу и примостил на углу, рядом с подносом.