Окаянный груз
Шрифт:
– Что за люди?
Грай вздохнул:
– Дык, разрази меня гром, коли я чего-то понимаю. Три дня езды неспешной до Выгова, а подковы вроде как грозинчан.
– Что?!
– Дык, за что купил, за то продаю. Я своим глазам верить привык. И следы грозинецкой подковы от любой иной отличу.
Войцек посуровел. Задумался, нахмурив брови так, что между ними пролегла глубокая складка. Дернул себя, по старой привычке, за ус.
– Хватан!
– Тута я!
– Гони к Хмызу. Пускай тихонько с подводой по нашему следу едет. А мы, значится, пойдем посмотрим, что это за гости в Прилужаны пожаловали. Мы хоть и с севера, манерам благородным не обучены, а врага от друга отличить сумеем. А?
– Так точно! – Хватан кивнул, развернул коня и рысью помчал обратно по следу.
Остальные
Пан Адолик Шэрань, богатый, но не слишком родовитый магнат, чей замок лежал неподалеку от застянка Хлевичи, наполовину поприща ближе к переправе через Елуч, у которой вырос маленький пока еще торговый городок Вязы, сильно волновался и поэтому потел. Конечно, он и раньше давал себе отчет, что, ввязавшись в большую политику, рискует остаться без головы. Покойный король Витенеж не очень-то жаловал шляхту, презрительно относящуюся к северной провинции королевства. А таких в последние годы развелось немало. Считающие себя более образованными, грамотными, да, чего греха таить, и родовитыми, шляхтичи Великих Прилужан, а в особенности окрестностей Выгова – богатого и красивого города, не имеющего, пожалуй, равных во всем известном мире, – относились с изрядной долей презрения к выскочкам из Малых Прилужан. Держали их за мужланов и солдафонов, пропахших пылью, потом и прогорклым маслом, которым часто смазывали кольчуги, уберегая их от ржавчины. А лезло выскочек-северян в столицу ой как много!.. Ко двору и в армию – в гусарские и драгунские полки, – в торговлю, здесь они были куда более ухватистей урожденных великолужичан, и в церковь – Богумил Годзелка охотно принимал земляков в Духовную семинарию Выгова.
К слову сказать, если навешивать ярлык выскочек и наглецов на малолужичан, так начинать нужно было с короля Витенежа. Его величество некогда был польным гетманом Уховецка и снискал славу и почет еще в годы войны с Зейцльбергом и Грозинецким княжеством, называемой историками Северной войной. Ее он прошел, начиная с урядника гусарской хоругви, а закончил наместником. После войны какое-то время успешно разрешал порубежные конфликты, продолжавшиеся с неизбежностью зимних холодов и осенних дождей. Выбился в гетманы. После смерти короля Доброгнева – как же давно это было! – Витенеж решил потягаться за корону с князьями Великих Прилужан, Заливанщина, Тернова и Хорова. И, ко всеобщему удивлению, победил на элекции с большим отрывом, несмотря на молодость. Может, в молодости Витенежа и крылась разгадка его успеха? Не исключено, что князья, магнаты и церковники рассчитывали руководить волей «зеленого» государя, а потому и проголосовали за него, а не за иного, более опытного и уверенного в себе. Если так, то электоров ждало жестокое разочарование. Витенеж не позволил командовать собой ни единого дня. С того мига, как архиерей Выговский собственноручно возложил золотой обод короны, увенчанный пятью заостренными зубцами, на голову самого молодого польного гетмана в истории королевства, – и до самой смерти.
Теперь годы правления Витенежа оценивались и шляхтой, и мещанами, и кметями по-разному. В Великих Прилужанах утвердилось мнение, что были это годы «темные», изобилующие поборами, оскорблениями шляхетской чести и утеснением свобод благородного сословия; в Малых Прилужанах и Хорове они вспоминались как справедливые времена, когда в полковники мог попасть любой храбрый и разумный воин, а не только уроженец Выгова и окрестных земель. В Тернове, Тараще и Бехах, далеких от политических игрищ, людям было все равно.
Адолик Шэрань считал своего отца несправедливо обиженным королем Витенежем. Претендовал разбогатевший на торговле коноплей и льном шляхтич на княжеский титул, да не обломилось. Или донесли его величеству, что не всегда пан Шэрань бывает честным с покупателями, может и с гнильцой товар подсунуть? Да нет, вряд ли. Купцы из мещан помалкивали – один попытался варежку открыть, так за десяток сребреников ему глотку заткнули каленым железом. Ишь чего удумал – против
В придачу к отцовскому наследству пан Шэрань получил нелюбовь к Витенежу и его окружению. А более всего из придворных, к пану Зджиславу Куфару, подскарбию, митрополиту Богумилу Годзелке и гетманам малолужичанским – Чеславу да Автуху – да к князю Янушу Уховецкому. Но при жизни короля злоумышлять или даже, упаси Господь, обмолвиться недобрым словом в кругу знакомцев не смел. Да что там знакомцев-незнакомцев! Даже в обществе родной подушки пан Адолик Шэрань язык не распускал. Хотя всячески показывал свое расположение пану Жигомонту Скуле, великому гетману Великих Прилужан, который до недавнего времени возглавлял в Сенате партию, яростно противостоящую решениям правящей верхушки королевства. Постепенно у них завязалось что-то похожее на дружбу. Родовитый пан Жигомонт и пан Адолик – мешок с серебром. Пару раз в приватной беседе великий гетман высказал сожаление, что такой богатый и преданный родине шляхтич, как пан Шэрань, до сих пор не обзавелся княжьей короной. Хотя бы о двух зубцах. И магнат намотал слова Жигомонта на свой реденький рыжеватый ус.
Наконец-то чаяния противников Витенежа свершились – его величество приказал долго жить. После панихиды по нем в девятиглавом соборе Святого Анджига Страстоприимца – главном храме Выгова – власть малолужичанской партии сильно покачнулась. Нет, и Зджислав Куфар, и преподобный пан Годзелка, и Януш с Чеславом и Автухом по-прежнему решали главные вопросы королевства, но заседания Сената все чаще и чаще затягивались из-за долгих бесплодных споров, обсуждений, необходимости убеждать несогласных магнатов и князей.
А тем временем во всех уголках объединенного королевства шли семики, выбирались паны, достойные представить разные края и веси в Посольской Избе. Избранные шляхтичи ехали к Выгову и – ни шатко, ни валко – к началу серпня должны были поспеть все. А там и начнется самое важное, самое главное. То, что решит судьбы как отдельных людей королевства, так и самого государства, определит на долгие годы вперед – радоваться ли, слезы лить ли…
По Выгову ходили слухи, что малолужичане готовятся к элекции по-своему. Подкупают шляхту в тех краях, где влияние князя Януша, главного претендента на престол и корону, не столь велико, как в Уховецке и прилегающих землях, готовят отряды наемников – бандитов и разбойников без чести и совести – с тем, чтобы запугивать тех, кого не удастся подкупить, а если пойдет что-то наперекосяк, то и силой взять власть в свои руки. Слухи эти ой как не нравились честным выговчанам, да и всем жителям Великих Прилужан тоже. Это же надо! За дураков нас держать, за скот тягловый, что поселяне попросту быдлом именуют. Это волам скажешь: «Цоб, цабэ!», они тебе и тянут воз с поклажей куда надо. А мы – не быдло! Мы все же люди! Со своей волей, разумом, чаяниями.
Поэтому лучшие люди королевства, к коим и Адолик Шэрань себя причислял, решили бороться за свой выбор. Против лжи, обмана и разбойничьих законов. Они даже девиз себе придумали, который то и дело выкрикивали на рыночных площадях или на заседании Сената: «Нам нет числа, сломим силы зла!»
Многие выступали против ущемляющего шляхетские вольности закона – Контрамации. Они, и пан Шэрань в том числе, считали, что человек благородного сословия сам должен выбирать – следует ему заниматься магическими искусствами или нет.
– Пан Адолик, ты не заснул часом? – громкий голос вытолкнул магната из состояния глубокой задумчивости.
И правда, что это он? Замер у комода, положив обе руки на резную крышку, и стоит, упираясь отсутствующим взглядом в потемневший от времени гобелен. Глупое поведение. А со стороны-то как по-дурацки выглядит!
С его гостями лучше держать ухо востро и дурака из себя не строить.
– Задумался, твоя милость, – с обескураживающей, чуть растерянной, чуть виноватой улыбкой отозвался пан Шэрань. – Как есть, задумался… Столько всего в голову лезет… – Он развел руками и снова улыбнулся.