Окаянный груз
Шрифт:
А пан Стадзик просто запрокинул голову и захохотал. Вернее, заржал не хуже стоялого жеребца, почуявшего кобылу в охоте. Никогда раньше такого за ним не замечавшие отрядники уставились на пана Клямку, разинув рты. Забыли и о чудаковатой манере шинкаря выражаться.
– Я… того-этого… завсегда так говорю, – виновато пожал плечами Лекса. – Сам не разумею, как поговорки перевираю. Зато люблю их – страсть. Ох, прощения прошу, панове, я мигом.
Шинкарь не обманул. Громовые раскаты хохота пана Стадзика еще не смолкли под закопченными балками шинка, а на столе уж стояла глубокая
– Ну, под такую закуску не грех и по третьей! – восхитился Хмыз.
– Об чем речь?! – поддержал его Юржик, хватаясь за кувшин.
– Вы, панове, дурного не подумайте, – виновато проговорил шинкарь. – Хотя, разумею, ехамши через Выгов, всякого наслушаться могли…
– Это ты к чему? – удивился Гредзик.
– Так… того-этого… к тому, что в округе Хорова сторонников Пардуса маловато будет.
– Да ну?
– А вы и не знали?
– Нет, ну, слыхали краем уха… – Пан Юржик не решился признать собственную неосведомленность.
– Так, в народе болтают, наш хоровский воевода, пан Адась Дэмбок, по прозвищу Скорняга, с паном Жигомонтом… того-этого… покойным еще с юных годков чегось не поделили. То ли панночку какую, то ли по торговой части чегось…
– Вона как! Ай да паны-князья! – ухмыльнулся Квирын, перекладывая отрезанные ломти хлеба кусками сала.
– Та ото ж… – согласился Лекса. – Потому пан Адась руку князя Януша держал на элекции, и все наши хоровские электоры с ним заодно были. А как Жигомонт кони двинул и королем пан Юстын Терновский заделался, мы со дня на день ждем войск из столицы. Слух пошел, новый подскарбий… того-этого… нашего пана воеводу мздоимцем и казнокрадом прилюдно в Сенате бесчестил. Так вот теперь могет и экзекуторов прислать.
– Этот может, – заметил пан Стадзик.
– Зьмитрок он такой, – добавил Хмыз. – Чести в нем не больше, чем в волчаре жалости.
– Давеча князя Януша Уховецкого тоже вроде как вне закона объявили, – медленно, с расстановкой проговорил пан Бутля. – В Батятичах на торгу купцы трепались. Мол, не быть высочайшей милости и прощению, пока не вернет в казну все награбленное. Зджислова Куфара под стражу взяли… Пану Чеславу и вовсе несчастный случай подстроили.
– То-то и оно, – продолжил шинкарь. – Пан Адась того же боится. Хотя виду не подаст, само собой. Он пару полков порубежников пристрыпских к северу оттянул. Между лесами и городом сейчас рыскают. От Хомутца до Жорнища.
– Это хорошо! – улыбнулся Юржик. Видно, подумал, что неведомых преследователей порубежники вполне могут придержать. Или просто напугать, заставив отказаться от погони.
– Ох, панове, хорошо, да не шибко. Кочевники на том берегу, говорят, почуяли послабление. Уже несколько сел пожгли. У Старосельцских порогов на купцов таращанских нападали.
– Да так им и надо, «кошкодралам», – оттопырил губу пан Гредзик. – За что боролись…
– Зря ты так, – покачал головой пан Юржик. – Купцы-то в чем повинны, что князья меж собой никак не договорятся?
– В том-то и дело, – подтвердил Лекса. – Таращанцев грабят, а торговля… того-этого… и в Хорове убыток несет.
– Во – понесли, – презрительно сказал пан Гредзик. – Не до торговли, когда отчизну на куски рвут.
Шинкарь набычился. Подобострастия, обычного для людей его ремесла, Лекса не выказывал. Такой, чего доброго, может и на порог указать неглянувшемуся шляхтичу, а то и по шее накостылять, как грозинчанам под Терновым.
– Зьмитрок, похоже, так же думает… того-этого… – угрюмо произнес великан. – Давеча купцы проезжали, так сказывали: в Выгове подать на торговлю зерном да мясом подняли, а обещают и на горелку…
– Ну, тогда точно бунта не миновать, – усмехнулся Хмыз.
– Воспользуемся случаем, панове? – Пан Юржик встряхнул кувшин с остатками горелки, прислушался и кивнул. – Еще по разу хватит. А после – все! Пан Войцек запретил.
– А что вам пан Войцек? Он вон где, а вы где? – подначил Гредзик.
– Не рви душу! Я и сам не прочь по пятой и по шестой, – твердо отвечал Юржик. – Но нельзя…
– Ну, по четвертой-то выпьем? – Хмыз расправил усы.
– А то?
Пан Бутля быстренько разлил остатки. Махнул рукой:
– Садись с нами, Лекса. А ты, Квирын, собирайся, коль надумал студиозуса менять. Все готовы? За дружбу Хорова и Уховецка!
Отрядники и шинкарь с азартом чокнулись и выпили.
– За дружбу!!!
Отерев усы, Квирын поднялся, взял миску с отсыпанной кашей и шкварками, положил сверху хлеб, перестеленный салом.
– Держи. – Юржик сунул ему в руки кувшин. – Мироеду хватит горло промочить. Я оставил.
Квирын кивнул с благодарностью. А когда он ушел, пан Юржик повернулся к шинкарю:
– А скажи-ка, Лекса, чего это ты сам-один хозяйнуешь тут?
Великан пожал плечами.
– Да, понимаешь, вельможный пан… того-этого… – замешкался он на мгновение. – Понимаешь, жену с детьми похоронил. Уж шесть лет минуло. Помнишь, может, черная хворь тогда ходила? Мара-Смерть с какого только подворья хоровских земель дань не собрала?
– Слыхал, слыхал, – кивнул Юржик.
– Так вот и остался я бобылем. Прислугу пробовал нанимать – разбежалась. Да и кому она нужна? Что с возу упало, то кобыле легче… Доход у меня не велик. Шинок далеко от столичного тракта, на отшибе. Того-этого… Сам с хлеба на квас перебиваюсь. Еще платить кому-нито…
– Странно, что не одичал ты совсем в глуши своей. – Стадзик отправил в рот очередную ложку с кашей, причмокнул от удовольствия.
– Так, это… Мне много не надо. С хорошими людьми поговорил, и довольно. Чего еще желать-то?
– А лихие люди нагрянут?
– Так чего брать у меня-то? В левом кармане – вошь на аркане…
Дверь распахнулась, и через порог шагнул Ендрек. Огляделся по сторонам перепуганно. Прищурился, пытаясь в темноте не просто различить односумов, а вроде как пересчитать их.