Океан для троих
Шрифт:
Ее подкупали, соблазняли, а она приняла за чистую монету.
У всех есть предел терпения. Черта, за которой наступает абсолютное спокойствие, и предел у Дороти наступил как-то вдруг. В одно мгновение.
Дороти медленно вытащила из-за ворота цепочку, стянула ее с шеи и легко накинула на шею Морено, а потом разжала пальцы. Кристалл выскользнул и ударил Черного Пса в грудь.
– Не стоит. Милостыни я не просила, – произнесла Дороти и отвернулась.
Морено хотел сказать еще что-то, но Дороти уже не слышала.
Уходила.
Первый шаг дался неожиданно легко.
Есть якоря и тросы: ее служба, звание, положение в обществе, яблоневый сад, который каждый год расцветает, и тогда по поместью струится тонкий еле уловимый аромат наступающего лета. Эти якоря прочные, они ее удержат. Дать холодной пустоте растаять можно и потом. Когда она будет сидеть в кресле, пить чай вместе с мужем, который равен ей во всем, и смотреть, как садится солнце за лесом, принадлежащим ее роду уже семьсот лет. Вот тогда можно будет представить, что было бы, если…
А сейчас – не время.
Этому чудовищу нельзя давать вылупиться – оно спалит все к чертям, а потом сожжет само себя.
Дороти снова начала чувствовать почти незаметные изменения – вот кольнуло под лопаткой, а вот неловко ступила – и заныло бедро, когда-то распоротое. Но в целом все было хорошо. Сейчас. Об остальном она подумает позже, а колотье под лопаткой – это мелочи.
Дороти кивком дала понять идущему навстречу Фиши, что курс прежний, и ушла на орудийную палубу. До столкновения с “Каракатицей” нужно было чем-то занять руки, а заодно помочь голове не думать.
Корабельные пушки были в полном порядке, а сэр Августин, как оказалось, даже успел прислать ей еще один небольшой подарок. По меркам Астина – даже скромный, но, увидев его, Дороти восхищенно охнула. Маленькая, но изящная пушка – такая легкая, что на палубу ее смогли поднять всего трое. И длинная цепь светлых небольших ядер, каждое забрано решеткой.
– Что она может? – поинтересовалась Дороти у проходящего мимо Хиггинса.
– А кракен ее знает, бесовская штука! Там островной господин сказал “забирайте, авось пригодится”. Ну мы и забрали. Сначала думали на носу ее воткнуть, но легкая больно – Бринна уверена, пойдет откатом после того как жахнет, а упереть ее не во что.
– Надо на корму, и поставить на легкий лафет, тогда не соскочит. Во всяком случае, не должна.
– Сейчас пришлю двоих, пусть подсобят, командор. И Бринну позову.
За четверть часа, пока пушку поднимали с нижней палубы на корму, с Дороти сошло семь потов – с виду небольшая, она весила точно полноценная мортира. Удивляло, как вообще рабы фон Берга занесли ее на корабль? Да и собственный план с лафетом и упором уже не казался столь верным. Впрочем, пушку можно было испытать, как только они отойдут от Большого Янтарного на расстояние, на котором не будет слышен залп.
Бринна и еще
– Мы ставили похожих малышек на “Каракатице”, лет пять назад, – с тоской в голосе поведала Бринна, поглаживая пушку по стволу. – Не таких красоток, но девочки тоже были хороши. Когда делали ноги, малышки здорово нам помогали. Я потом даже скучала по ним. Не сказать чтоб очень, но бывало.
– Мы пока не знаем, на что способна эта девчонка, так что обожди ее нахваливать, – Дороти утерла лоб и огляделась.
“Свобода” как раз вышла из-под прикрытия мыса и развернулась в сторону открытого моря.
Погода сегодня не баловала, но и не настораживала. Солнце с восхода нырнуло в дымку и светило бельмом, ветер дул ровный и сильный. В открытом море поднималась трехфутовая волна, при которой рыбацкие челноки выходить на лов уже не рискнут. Оно и к лучшему – чем меньше глаз видят “Свободу” около Янтарного, тем спокойнее.
Дороти только примерилась открыть пороховой мешок, чтобы привести подарок сэра Августина в полную боевую готовность, когда из гнезда – окруженного загородкой деревянного легкого помоста, который опасно трепетал на самом верху фок-мачты – раздался резкий свист. Сигнал тревоги.
Все, кто был на палубе, бросились к левому борту.
Смотрящий не обманул: с другой стороны Большого Янтарного, прямо на них выворачивал иверский фрегат. Весь красно-желтый – от льва на носу до пропитанных охрой парусов.
Для непонятливых окрашенные в алый резные гербы тянулись вдоль борта.
– Флагман, чтоб его! – Дороти как выдохнула, так и забыла, как дышать.
Потому что на них, только отойдя от причала Большого Янтарного, со всей своей королевской напыщенной дури перла краса и гордость иверского флота. А сбоку от него шел не столь густо украшенный, но не менее опасный линейный корабль.
Откуда в здешних водах взялись иверские королевские мундиры – понятно и так. Готовились к зимней кампании, перед основным ударом обследовали побережье. Бить, скорее всего, собирались по южной части Краба – там что у алантийцев, что у налландцев были позиции слабее не придумаешь: слишком увлеклись грызней между собой, вот и прозевали красно-желтых львов у себя под носом.
Раз флагман и его спутник тут, значит, за Янтарным стоят не меньше пяти судов. Если “Свобода” станет мешкать, то флагман будет тут уже через две четверти часа. И тогда от них не останется даже щепок.
– Это ж сколько пушек, чтоб их крабы сожрали? – выдохнула Бринна за плечом у Дороти.
– На флагмане – сто двадцать. На втором судне – около сотни, – командор Вильямс накинула мундир, сброшенный ради возни с пушкой, потянулась поправить форменный воротник-стойку, вспомнила, что уже неделю как не носит ничего кроме простой рубашки на шнуровке и штанов с сапогами – и выглядит хуже дезертира. Поправила перевязь с саблей и коротко приказала: – Оставь при себе троих. Проверьте все орудия, порох, ядра. Остальных отправь к Хиггинсу. Паруса сейчас важнее.