Океан для троих
Шрифт:
Прикрыла глаза, надеясь, что сон, как малоопытный убийца, сразу же набросится на нее, но не тут-то было.
С палубы долетали редкие выкрики работающих матросов, которые обычно не мешали, но сейчас каждый шорох казался чересчур громким и четким, а уж дудку Саммерса очень хотелось засунуть подальше. Сверху орали, за дверью шуршали. Снизу еле слышно ритмично бумкала помпа, стараясь держать их на плаву. От постели пахло старым потом.
Дороти села и растерла лицо ладонями.
Усталость, накопившаяся под кожей и не дающая
Она нашла в остатках мебели целую бутылку с вином, налила в латунную чашку для умывания – другой целой посуды не осталось – и жадно выпила сразу треть. Потом стряхнула с себя мундир, сняла оружейную перевязь, после некоторых раздумий оставила штаны и рубашку – тратить время на одевание, когда на горизонте появится “Каракатица”, будет некогда.
И снова легла.
Подумала мельком, что неплохо бы размотать платок и переложить Сердце Океана в кошель, но глаза закрывались. Позже. Успеется. Она выгнала прочь из головы все мысли до единой, оставив только плеск волн и шум ветра. Сон смилостивился, подкрался… И сразу метнулся прочь, спугнутый скрипом открывающейся двери. Дьявол!
– Ты стучать когда научишься?
– Не привык стучаться в капитанскую каюту, да и староват, чтобы манерам учиться, – Морено не чинясь прошел внутрь и огляделся. – У тебя не осталось еще того пойла?
– Нет, только вино.
Морено вопросительно поднял бровь.
– Угостишь?
– На то, чтобы войти, тебе разрешения не требуется. На то, чтобы налить вина, полагаю, тоже.
Дороти перевернулась на спину и уставилась в потолок. Сон сбежал окончательно, а вот муторная усталость усилилась. Да, она забыла размотать платок и переложить Сердце Океана, а ведь хотела…
– Ты – благородная кровь, тебе положено быть вежливой. И как это… этикетной, во. Я босяк и пользуюсь этим. Так угостишь?
– Однажды жадность тебя погубит.
– Уже погубила, и не раз, ты припоздала каркать. Но день, когда меня погубит дармовая выпивка, еще впереди.
Морено достал из рундука еще бутылку вина, сковырнул сургуч и сделал жадный глоток прямо из горла.
Против воли Дороти засмотрелась на темную струйку, которая сбежала из уголка губ и скользнула по загорелой шее за ворот, и с усилием отвела взгляд.
Морено же точно почувствовал, что на него больше не смотрят, и потерял к бутылке всякий интерес. С укоризной глянул на разбитые окна, вздохнул и уселся на единственный целый, не считая рундука, предмет в каюте – на кровать.
Словно на свою собственность: не стесняясь, близко, почти впритык. Впрочем, на этой кровати Черный Пес провел времени куда больше, чем ее владелица. Так что право первого никто не отменял.
Дороти со стоном прикрыла глаза локтем. Сейчас совершенно не хотелось ничего выяснять, мало того – даже говорить не хотелось. Усталость давила все сильнее. Странно, вроде и кристалл был при ней, а даже моргалось с трудом.
Все завтра – и “Каракатица”,
Морено точно мысли прочитал. Сказал тихо:
– Завтра всему конец. Избавишься от компании отбросов.
– Самокритично. Пена прибоя, ил морей, дно дна, или как ты там говорил? – пробормотала Дороти.
Морено согласно отсалютовал бутылкой.
– Не уверена, что твоя компания была худшей в моей жизни. Как минимум от тебя я благородства не ожидала, и ты мои ожидания оправдал, – прошептала Дороти и нащупала под платком кристал: тот вроде был на месте, но не мешало проверить. Она попыталась найти завязки, пальцы соскользнули, раз, другой. – Но сейчас, Морено…
– Чего тебе, моя ответственная?
– Не пойти бы тебе к черту? – раздраженно предложила Дороти.
Да что ж такое, почему никак не ухватить. Вроде и ткань не шелковая, а скользит точно атлас.
Черный Пес скосил на нее глаза, снисходительно присмотрелся к чему-то видимому лишь ему одному и тихо рассмеялся, откинув голову:
– Гонишь прочь, да?
– Гоню, но ты не уходишь, а оседаешь. Как та самая пена прибоя. Или ил.
– Красиво говоришь, – Морено пододвинулся ближе, наваливаясь всем телом.
Дороти захотела пошевелиться, стряхнуть его с себя, но развязать узел было важнее. Только вот…
– Замри, – неожиданно нежно прошептал Морено ей прямо в ухо, потом, дохнув вином на подбородок, слегка коснулся губ.
Дороти замерла, пораженная до глубины души наглостью Черного Пса, и только набрала в легкие воздуха, чтобы возмутиться, как ощутила острую боль рядом с запястьем. Потом что-то влажно чмокнуло, руку словно кислотой облили, но не успела она закричать, как щипать перестало.
Потом стукнуло, покатилось – кажется, это была бутылка, которую Морено так и не допил, – а с головы Дороти точно стащили пыльный воняющий затхлостью мешок, Она глотнула воздух, раз, другой, и закашлялась.
Морено, откинув в сторону нож, которым, оказывается, молниеносно разрезал платок на ее запястье, схватил Дороти за плечи и сильно встряхнул, встревоженно всматриваясь в глаза:
– Эй, детка, а ну-ка давай дыши! Вот же ж паскудная дрянь к тебе прилипла! Дыши, говорю!
– Уже. Все. Хорошо, – выкашляла Дороти, и Морено всунул ей ее же чашку с недопитым вином.
– Ага, вижу. Тебя словно из склепа вынули. Какая дьявольщина опять стряслась?
– А на что это было похоже? – Дороти почувствовала, как ее отпускает – усталость пропала, только плечо ныло тихонько, и болел порез на запястье.
И то, и другое позволяло ощутить себя живой. Дышалось легко, словно не она еще полчаса назад маялась от сонной одури.
– На то, что наша драгоценная штучка – на деле гнилая дрянь. И носить ее дольше срока не стоит. Она ж там шевелилась, под повязкой. Я сначала подумал – мерещится. Покажи руку! – потребовал Морено.