Океан
Шрифт:
Дамиан Сентено все это время молча смотрел на своего патрона, а потом налил себе еще одну рюмку сладкой домашней мальвазии, которую Рохелия оставила на столе рядом с подносом с галетами и бисквитами. Сержант пришел к выводу, что нужно поспешить, иначе он рискует в итоге остаться ни с чем. Похоже, его бывший командир был уже изрядно не в себе, и не случится ли так, что к тому времени, когда он доведет дело до конца, дон Матиас окончательно съедет с катушек и его завещание будет признано недействительным? Одиночество, злоба и бессилие превратили его в охваченного бешенством зверя, в старого, потерявшего разум шизофреника, который раньше срока
— Вам бы следовало выходить время от времени, — осмелился дать совет Дамиан Сентено, когда заметил, что дон Матиас снова погрузился в свои мысли, невидящими глазами глядя на фотографию сына. — Постарайтесь отвлечься, снова сходите в казино, сыграйте партейку-другую или пригласите в гости друзей. Вы только себе хуже делаете, продолжая так убиваться.
— Я в советах не нуждаюсь, Дамиан. Мне нужен Асдрубаль Пердомо, мертвый, вот и все, — огрызнулся дон Матиас, даже не взглянув на собеседника. — Мертвый, Дамиан, мертвый… Ты понял? Один-единственный мертвый человек! — На сей раз он повернул голову, и глаза его жутко сверкнули. — Ну чего тебе стоит убить одного-единственного человека? Он всего лишь присоединится к сотням покойников, которых ты уже отправил на тот свет! Что происходит? Неужели ты постарел?
— Вы же знаете, что нет, — возразил Сентено. — Дело в том, что на этом проклятом острове дела складываются совсем не так, как на материке, да и времена уже другие. Тогда я только вам должен был давать объяснения…
— Теперь ничего не изменилось. Ты по-прежнему должен давать объяснения только мне.
— Вы ошибаетесь, дон Матиас. Я говорю так, потому что провел четыре года жизни в заточении, а это очень тяжело, поверьте мне. Я убью этого парня для вас, однако хочу обставить все так, чтобы не провести потом остаток жизни в тюрьме.
— Ты ведь знаешь, что я, как и раньше, стою за твоей спиной.
— Знаю, и благодарен вам за это. Однако, каких бы иллюзий мы ни питали, следует понимать, что та протекция, которую вы можете мне составить, совсем не та, какую вы могли мне предоставить во время войны. Хотим мы этого или нет, но с той поры прошло уже десять лет, и годы эти многое изменили.
— Я это уже понял.
— Только не смейтесь надо мной. — Голос бывшего легионера зазвучал недовольно и немного капризно, что, естественно, не могло остаться незамеченным для капитана. — В Терсио я понял одну вещь: тот, у кого первого сдают нервы, совершает фатальную ошибку. Вам должно быть известно: дело до конца можно довести только при одном условии — я сумею сохранить спокойствие. На это я всегда рассчитывал — и теперь не стану менять своих убеждений.
— Все это было бы очень хорошо, если бы я видел результаты. Чего тебе удалось добиться?
— Того, что они боятся. Еще больше они станут бояться, когда поймут, что дни проходят, а водовоз не появляется. — Он слегка усмехнулся. — Засуха затяжная, баки пусты, а времена, когда на Плайа-Бланка воду верблюды доставляли в бурдюках, давно прошли. Сейчас жителей снабжает водой водовоз, а я сделал так, что он не появится.
— Надеешься, что это даст результат?
— Нет ничего хуже жажды, уж будьте уверены. Я три года служил в Сахаре — и очень хорошо знаю, что это такое. То, что человек откажется сделать даже за миллион, он сделает за глоток воды, стоит ему лишь испытать настоящую жажду.
Дон Матиас ответил не сразу. Он снова подошел к окну, открыл его настежь и глубоко вдохнул воздух, насыщенный ароматом спелого инжира,
— Не знаю, одобрю ли я или нет то, что ты делаешь, — заметил он наконец, не переставая вглядываться в темноту. — И по душе ли мне мысль, что эти люди станут ненавидеть меня или, что еще хуже, моего сына… Считаешь, что действительно другого выхода не существует?
— Нет, и вспомните о том, что произошло на месте убийства. Это они своим молчанием поддержали убийцу.
— А если они действительно не знают, где он скрывается?
— Они будут вынуждены узнать это, потому что Пердомо сами никогда не раскроют секрет. Они будут молчать даже тогда, когда их будут резать на части.
Послышался настойчивый стук в дверь, и тут же на пороге появилась высокая фигура Рохелии Ель-Гирре, которая, не сводя взгляда с Дамиана Сентено, спросила своим хриплым голосом:
— Останетесь ужинать?
— Нет, спасибо. Меня ждут в Арресифе. Скажите мне, Рохелия, вы знаете этот остров до последнего камня. Кому хорошо известен Монтаньяс-де-Фуего?
— Тимафайа? Никто не отважится соваться в это проклятое бесплодное место. Хотя есть один пастух из Тинахо. Он коз пасет. Его зовут Педро Печальный. Он часто ходит туда охотиться на кроликов и куропаток. Думаете, что этот выродок прячется там?
Дамиан Сентено ответил не раздумывая:
— Если бы я был на его месте, то спрятался бы там.
— В таком случае возвращайтесь домой, — более чем уверенно заявила женщина. — Даже целому Легиону, вооруженному до зубов, не вытащить из пещер Тимафайа человека, если он не захочет оттуда выходить. Искать там убийцу все равно что искать муравья в пшеничном бурте.
— Но должен же быть какой-то способ.
— Мне известен один…
— Какой?
— Его мать… Если она будет в ваших руках, то рано или поздно Асдрубаль Пердомо сдастся.
Дамиан Сентено кинул на Рохелию Ель-Гирре холодный взгляд, удивившись в душе, что именно женщина предложила подобный метод решения проблемы.
— Я об этом как-то не подумал, — признался он нехотя. — Но если дело дойдет до Цивильной гвардии и она решит вмешаться, я могу оказаться на виселице. Там шутить не станут, если речь зайдет о похищении.
— Боишься?
Сентено повернулся в сторону старика, задавшего вопрос.
— А вы нет? — в свою очередь задал он вопрос. — Одно дело смерть, к которой я давно привык, ибо избрал ее своей профессией, а другое дело виселица. И если меня схватят, то полагаю, что вскоре и вы ко мне присоединитесь. Помните Диего Вассалло? Он одним махом заработал «Лавровый Венок» в бою под Таурелем, а его отец был влиятельным фалангистом. Однако, когда он изнасиловал и убил ту грязную лесбиянку из Альмерии, старик недолго думая подписал смертный приговор, и сделали так, что язык Вассалло повис до пояса. Я навещал его в тюрьме. Он был типом отчаянным, готовым сыграть в «русскую рулетку» с закрытыми глазами, однако одна мысль о том, что он окончит свои дни на виселице, превратила его в труса, постоянно накладывающего в штаны. Ну как! Виселица — не смерть для настоящего мужчины. — Он повернулся в сторону Рохелии: — Где я могу найти Педро Печального?