Оккультисты Лубянки
Шрифт:
— Так это мы вам обязаны тем, что у нас опустели масонские полки! Узнали бы, скоро ли Блюмкин изучит масонство для выполнения этой фантасмагории? Ну и выдумка!
Все шло своим чередом. Изредка, как всегда, собирались у меня «Рыцари Круглого Стола», толковали о текущих делах, о своих делах, личных, вспоминали прошлое горного института, говорили об умерших и живых товарищах, верных старым заветам, и о ренегатах. У Глеба были большие огорчения: его младшая дочь Оксана тяжело хворала диабетом, и старшая Лена с. материнской заботливостью ухаживала за сестрой. Глеб Иванович глубоко переживал болезнь дочери.
Вспоминается мне один разговор с Глебом, имеющий общественное значение, о котором я забыла рассказать раньше. Разговор этот был связан с моей работой в издательстве «История гражданской войны» и впервые ясно показал мне отношение Бокия к Сталину.
Издательство поручило мне выяснить у Бокия, какую роль играл Сталин на VI съезде партии. Я специально позвала для этого разговора Глеба, чтобы потолковать с ним наедине. Я прямо и сразу поставила перед ним вопрос:
— Можешь ли ты мне охарактеризовать роль Сталина на VI съезде?
Он кивнул утвердительно.
— Тогда расскажи.
Он начинает, не торопясь, длиннейшую историю о том, как студенческая столовая, после изгнания из горного забастовщиков, была фактически перенесена в Украинскую столовую, открытую, по частной инициативе, на Васильевском острове; как там собиралось радикальное студенчество и как явилась с обыском полиция, а ему пришлось бежать, спускаясь на лифте для поднятия дров…
Я нетерпеливо перебиваю:
— Зачем мне это знать?
Ответ с невозмутимым хладнокровием:
— Это же введение. И ты хорошо знаешь, что не все полицейские были враждебно настроены к студентам. После нашей победы, когда арестовывали этих фараонов, я лично вызволил нашего василеостровского пристава за то, что он предупреждал нас перед обыском, а на обыске пропускал спрятанную литературу…Впрочем, в следующий раз я расскажу все, что тебе надо, а сегодня, прости, должен уйти: у меня собрание.
Приходя еще два раза, он вел себя в этом же роде, и в последнее, четвертое по счету, свидание, когда я напомнила, что мне нужно знать о роли Сталина на VI съезде партии, на который, я точно знаю, Глеб пришел с Надеждой Константиновной Крупской и пробирался к месту собрания по железнодорожным путям, он вдруг огорошил меня резким вопросом:
— А ты видела Сталина, когда работала в Смольном?
— Никогда не видела.
— А между тем ты целые дни проводила в комнате, где твой стол стоял рядом со столом Марии Ильинишны, секретаря «Правды». Ну, так и я до 24 года не видел Сталина в руководящей роли среди работавших в Питере товарищей. Ухожу. До свидания.
…На одно из собраний «Рыцарей Круглого Стола» Глеб сильно запоздал.
— Ну и дела у нас, — сказал он, сбрасывая шинель, — не ругайте за неаккуратность. У нас события большой важности: арест Блюмкина.
Со всех сторон посыпались вопросы, восклицания:
— Блюмкина? Нечего шутить!
— А ты всех нас не собираешься арестовывать?
— Рассказывай, не тяни…
— Что-то пахнет сказкой, Иваныч!
— Дело не без запутанности, товарищи. И арест как раз накануне назначенной для этого гуся знаменательной поездки в Лхассу. Ведь как долго мы ее подготовляли и так глупо, бездарно кончили. И я уверен, что этот ловкий парень блестяще все выполнил, если бы не Троцкий… И принес черт этого злого гения стать нам поперек дороги…
— При чем тут Троцкий?
— Разве Троцкий находится в Лхассе или собирается туда?
— Ни то, ни другое. Да лучше начну с самого начала. Вы все знаете, как тщательно и долго ГПУ готовило Блюмкина к этой миссии. Мы всячески прощупывали его, взвешивали, экзаменовали и нашли, что лучше не сыскать персонажа для обработки лам масонской мудростью. И Блюмкин охотно изучал все эти тайны, проникаясь масонской философией, а что касается языка, то он мог бы преподавать его в Институте восточных языков. Он был подкован в совершенстве для этой поездки. И у него уже был заграничный паспорт, когда это случилось…
— Да что случилось-то? — нетерпеливо спросил Кострикин.
Ему казалось, что Бокий нарочно тянет рассказ.
— Я буду передавать по порядку. Перед отъездом он поехал к Радеку. Оказывается, он хотел от Радека получить удачный совет, веря в его ум и ловкость, но ошибся в том, что Радек будет хранить тайну.
— Тайну Лхассы? — спросил опять Кострикин.
— Нет, немножко другого порядка. Он необдуманно разоткровенничался с Радеком, приблизительно так: «Карл, ты знаешь, куда и зачем меня посылают, но я колеблюсь, так как до сих пор я действовал по-другому, будучи агентом Троцкого». Я изображаю схему разговора, конечно, он, вероятно, имел иную форму. Троцкий на Блюмкина надеялся, как на каменную гору, а его миссия была в нашу пользу… Ехать в Лхассу Блюмкину было не совсем удобно, состоя в тесной связи с Троцким. Отказаться от поездки к Далай-ламе было невозможно, а смелости не хватало вместо того, чтобы поехать на Восток, двинуться на Запад, в объятия Троцкого…Радек сначала ему это посоветовал, а тот откровенно сознался, что «хочет покончить всякие отношения с советским изгнанником» и сейчас находится в большой нерешительности, а попросту он струсил. Радек возьми и посоветуй ему поехать ко мне и чистосердечно покаяться в прошлом, обещая вести себя благопристойно в будущем; он, Бокий, мол, поймет, и все станет на свое место. Блюмкин как будто всецело принял совет, а когда вышел от приятеля, то передумал. Вместо того, чтобы ехать на Лубянку в кабинет Бокия, он отправился на вокзал, к отходу поезда, чтобы улизнуть за границу к Троцкому. Приезжает туда, а там: ба, ба, знакомые все лица с Лубянки. Оказывается, Радек тотчас же после разговора с приятелем дал знать по телефону в ГПУ о своем разговоре с лхасским пропагандистом, и Бокий, по своей привычке все заранее предвидеть, послал на Белорусский вокзал людей для ареста беглеца. Так бесславно кончилась фантастическая идея покорения Востока.
В марте 37 года у меня опять были все в сборе, мои милые товарищи. Глеб Бокий принес бутылочку хорошего вина. Ведь это могла быть наша последняя встреча в этом году, — иногда я уезжала рано или к себе в Псковщину, или в дом отдыха, — вот и спрыснем последнюю встречу, Вино появлялось у нас считанное число раз. В последний раз мы чокнулись за здоровье маленькой Аллы, новорожденной дочки Глеба, — ведь он не так давно вторично женился.
Наливая стаканчики, он говорил, что скоро начнет работать в саду предоставленной ему правительством дачи. Рассказывал о посадке ягоды облепихи, которую он оценил, живя когда-то в сибирской ссылке. Как анекдот он рассказывал, что, высказав как-то перед подчиненными желание посадить на даче Облепиху, он получил вместо пяти саженцев целых пятьдесят… Ему была противна такая угодливость по отношению к начальству, оставшаяся в наследство от старого царского режима.
Вечер был оживленный. Воспоминаниям не было конца. Нескоро увидимся, нескоро узнаем что-нибудь друг о друге — мы не переписывались летом.