Оккультисты Лубянки
Шрифт:
Революционные события осени 1917-го застали Константина Константиновича, старшего счетовода конторы инженера С.Ф. Островского, далеко от столицы, под Кандалакшей, где велось строительство Мурманской железной дороги. Его настроения этого времени хорошо передают несколько коротеньких весточек, отправленных жене в Петроград. Вот одно из посланий, написанное нетвердой рукой в товарном вагоне на полустанке Полярный круг всего за месяц до октябрьского восстания: «…ужас пустыни, холод, ветер, дождь, а сегодня выпал снег. Еле раздобыли печь, сложили ее, набрали дрова и затопили. Сплю на нарах». [119]
119
Там же. Д. 23. Открытка, 24 сентября 1917 г.
В январе 1918 г. Владимиров вернулся в Петроград в связи с закрытием конторы Островского. До начала августа проработал в ликвидационной комиссии, затем недолгое время заведовал библиотекой и по совместительству финансами в Новодеревенском совдепе (КК Владимиров проживал с семьей на окраине города, в Новой Деревне). А в начале октября довольно неожиданно пошел работать в ЧК, «на Гороховую».
Что привело Владимирова в это страшное учреждение в самые мрачные дни революции, вскоре после объявления большевиками «красного террора»? Уже в первых числах сентября 18-го «Петроградская правда» сообщила о расстреле «в ответ на белый террор» 512 человек — контрреволюционеров и белогвардейцев, и затем в газете стали регулярно публиковаться списки арестованных ЧК заложников. [120] Что побудило интеллигентного и мягкого человека — «доброго Константина Константиновича», как обращаются к нему его корреспонденты, — оставить скромную работу библиотекаря и поступить на должность следователя «чрезвычайки»? Ответить на этот вопрос нелегко. Возможно, Владимирова попросту соблазнила перспектива получать постоянный продовольственный паек — ведь на руках у него была большая семья. Как бы то ни было, в мае 1918-го он повторно вступил в большевистскую партию — то ли из идейных соображений, вспомнив о революционных идеалах своей юности, то ли по расчету. Впрочем, в «органах» Константин Константинович продержался недолго. О своей неудавшейся карьере чекиста десять лет спустя он рассказывал своему более удачливому коллеге-следователю так:
120
См.: Петроградская правда. 1918. № 192–196. 5–10 сентября.
«Там(в ПЧК — А.А.) занимал должность следователя в контрреволюционном отделе. Начальник отдела был тов. Антипов, нынешний Наркомпочтель(речь идет о Н.К. Антипове. — А.А.). Работал на Гороховой, 2, до февраля 1919-го. С Гороховой, 2, меня уволили. Точно причин моего увольнения я не знаю. После Гороховой я поступил в Украинское центральное агентство по распространению печати. Там занимал должность зав. петроградской конторы. Прослужил там до осени 1919 г. В июле месяце 19-го я ездил в Киев по делам ликвидации агентства и вернулся в Петроград в сентябре 1919-го и вновь поступил в ЧК на Гороховую, 2, где занимал должность полит, уполномоченного. Прослужил там до конца 1920 г. и был уволен из-за личной неприязни тов. Комарова(П.П. Комарова. — А.А.), тогдашнего председателя ЧК». [121]
121
Архив УФСБ по СПб. и Ленобласти. Д П-85221. Т. 1. Протокол допроса К.К. Владимирова в ПП ОГПУ в ЛВО от 30 мая 1928.
О характере работы Владимирова в ПЧК, в отделе борьбы с контрреволюцией мы знаем мало. Имеются сведения, например, что он вел некоторое время дело А.А. Вырубовой, фрейлины и любимой наперсницы императрицы Александры Федоровны. Вырубова, как известно, несколько раз арестовывалась после Февральской революции то как «германская шпионка», то как «контрреволюционерка» и даже как «большевичка» и провела долгое время в заключении, в том числе и в Петропавловской крепости вместе с бывшими членами Временного правительства. Большевики после прихода к власти также не оставили Вырубову в покое — впервые ее арестовали 7 октября, с Гороховой отправили в Выборгскую тюрьму, а оттуда снова привезли на Гороховую.
«Не зная, в чем меня обвиняют, — вспоминала впоследствии Вырубова, — жила с часу на час в постоянном страхе, как и все, впрочем. <…> Окна выходили на грязный двор, где ночь и день шумели автомобили. Ночью «кипела деятельность», то и дело привозили арестованных и с автомобилей выгружали сундуки и ящики с отобранными вещами во время обысков: тут была одежда, белье, серебро, драгоценности, — казалось, мы находились в стане разбойников! Как-то раз нас всех послали на работу связывать пачками бумаги и книги из архива бывшего градоначальства; мы связывали пыльные бумаги на полу и были рады этому развлечению. Часто ночью, когда, усталые, мы засыпали, нас будил электрический свет, и солдаты вызывали кого-нибудь из женщин: испуганная, она вставала, собирая свой скарб — одни возвращались, другие исчезали… и никто не знал, что каждого ожидает». [122]
122
Вырубова А.А Фрейлина Ее Величества. «Дневник» и воспоминания Анны Вырубовой. М, 1991. С. 252.
О первом своем допросе у следователя Вырубова ничего не рассказывает. Однако ей запомнился допрос, на который ее вызвали 11 ноября, когда она вновь оказалась на Гороховой.
«Допрашивали двое, один из них еврей; назвался он Владимировым. Около часу кричали они на меня с ужасной злобой, уверяя, что я состою в немецкой организации, что у меня какие-то замыслы против чека, что я опасная контрреволюционерка и что меня непременно расстреляют, как и всех «буржуев», так как политика большевиков — «уничтожение» интеллигенции и т. д. Я старалась не терять самообладания, видя, что предо мною душевнобольные. Но вдруг после того, как они в течение часа вдоволь накричались, они стали мягче и начали допрос о царе, Распутине и т. д. Я заявила им, что настолько измучена, что не в состоянии больше говорить. Тут они стали извиняться, что «долго держали». Вернувшись, я упала на грязную кровать; допрос продолжался три часа». [123]
123
Там же. С. 256.
А затем — всего через час — произошло чудо. В камеру зашел солдат и крикнул: «Танеева! С вещами на свободу!» Подобная счастливая развязка наводит на мысль, что рвение следователей было показным, как неотъемлемая часть обязательного чекистского ритуала, призванного устрашить врагов революции, показать им всесилие новой власти.
Мы знаем и еще об одном уголовном деле, которое вел Владимиров в 1918–1919 гг. Это дело о двух английских офицерах, Гарольде Рейнере и Джефри Гарри Тернере, обвинявшихся «в заговоре и в покушении» на М.С. Урицкого — председателя ПЧК между мартом и августом 1918-го. Эти офицеры как «враги РСФСР» были приговорены к расстрелу 26 января 1919-го. Впрочем, Тернеру удалось избежать большевистского возмездия — в начале марта он умер от тифа в тюремной больнице. [124]
124
Архив УФСБ по СПб. и Ленобласти. Там же. Л. 210.
Много лет спустя (в 1927 г.) Владимиров будет утверждать на допросе, что дело английских шпионов попало к нему в руки «совершенно случайно». Большевики арестовали Тернера и Рейнера при попытке перейти через советско-финскую границу и доставили на Гороховую. «[Я] вел это дело примерно недели две и настаивал на применении к перебежчикам ВМН. Закончить это дело мне не удалось. Я уволился из ЧК, и дело было передано в Президиум». [125] Однако затем произошло невероятное — «дело Тернера — Рейнера» неожиданно пропало из ЧК, что, по мнению следователя, допрашивавшего Владимирова, косвенно уличало его в причастности к пропаже. И для таких подозрений действительно имелись некоторые основания. Незадолго до того, как Владимиров уволился (или был уволен) из «органов», в начале 1919 г., к нему на Гороховую пришла супруга Тернера, эстонка Фрида Лесман, чтобы узнать о судьбе мужа. Позднее они опять — «случайно» — встретились на улице, разговорились и, как кажется, понравились друг другу. Владимиров стал бывать у Лесман на ее квартире на Миллионной, где часто собиралась артистическая публика. Роман бывшего чекиста с женой английского «шпиона» продолжался несколько месяцев, пока в апреле 1919 г. Фрида Лесман не сбежала в Финляндию. Знакомство с Лесман, однако, не прошло для Владимирова бесследно — в 1927 г., в период обострения советско-английских отношений, он сам по иронии судьбы оказался на скамье подсудимых с клеймом английского «шпиона», пособника Тернера и Лесман!
125
Там же. Протокол допроса К.К. Владимирова от 6 июня 1928. Л. 110.
Подводя итоги недолгой службы Владимирова на Гороховой, следует сказать, что он все-таки не был типичным чекистом эпохи красного террора. Очевидное отсутствие классового чутья и интеллигентность не позволили ему прижиться в этом учреждении, стоявшем на страже завоеваний пролетариата. В архиве Владимирова сохранилось несколько писем этого периода, авторы которых обращаются к нему с просьбами о помощи. Так, член правления Толстовского общества и помощник хранителя музея Л.H. Толстого в Москве В.Ф. Булгаков просит «доброго» Константина Константиновича посодействовать в освобождении Г.Ф. Флеера, арестованного ЧК. [126] А Василий Иванович Немирович-Данченко, писатель и масон (брат знаменитого основателя МХАТа Владимира Ивановича Немировича-Данченко), обращается с просьбой о выдаче охранной грамоты для своей коллекции оружия на случай возможного обыска. [127] Вполне возможно, что Владимирову при его природном добросердечии за время работы в ПЧК и доводилось помогать людям и даже спасать кого-то от смерти, но тот же Владимиров, как мы уже знаем, легко мог подвести человека под расстрельную статью.
126
ОР РНБ. Ф. 150. Д. 40. Письмо В.Ф. Булгакова от 3 декабря 1918.
127
Там же. Д. 123. Письмо предположительно было написано в 1919 г. О В.И. Немировиче-Данченко см.: Старцев В.И. Русское политическое масонство начала XX века. СПб, 1996.
Есть, однако, одно загадочное обстоятельство, связанное с Владимировым, которое нуждается в объяснении. Каким образом в его личный архив попали-многочисленные материалы, относящиеся к деятельности РТО, — автографы (!) рукописей А.А. Каменской («Альбы»), С.В. Герье и других теософов? Известно, что Каменская вместе с членами Совета РГО Ц.Л. Гельмбольдт и В.Н. Пушкиной бежала в Финляндию летом 1921 г. — наиболее простой способ эмиграции в то время. Можно предположить, что накануне побега председательница теософического общества передала какую-то часть своего архива на хранение Владимирову. Но можно предположить и другое — архив Каменской был конфискован чекистами при обыске ее квартиры, отправлен на Гороховую и там благополучно перекочевал в руки Владимирова, который, возможно, даже вел дело «Альбы». Таким образом к Владимирову и попали черновики статей, конспекты лекций и записные книжки главной российской теософки. Подобное объяснение кажется более вероятным, тем более что Владимиров не принадлежал к ближайшему окружению Каменской и едва ли мог рассчитывать на столь большое доверие с ее стороны.