Окно Иуды
Шрифт:
— Кто именно сказал?
— Кажется, мистер Флеминг.
— Вы помните, что говорил обвиняемый?
— Помню начало. Мистер Флеминг спросил его, кто это сделал, а он ответил: «Полагаю, вы скажете, что я». — «Вы убили его, и нам лучше вызвать полицию», — сказал мистер Флеминг. Я хорошо помню то, что видела, но почти не помню, что слышала. Мне стало не по себе.
— Как себя вел обвиняемый?
— Он был спокоен и сдержан, если не считать того, что галстук у него болтался поверх пальто.
— Что сделал обвиняемый, когда мистер Флеминг заговорил о вызове полиции?
— Он
Мистер Хантли Лотон наклонился посовещаться с генеральным прокурором, но думаю, это было сделано для отвода глаз. Все, кроме судьи, бросили беглый взгляд на обвиняемого. Судья Рэнкин оторвался от своих записей, ожидая продолжения. Мисс Джордан выглядела так, словно пыталась примириться с пребыванием на свидетельском месте до конца дней.
Хантли Лотон снова обратился к ней:
— Кажется, мисс Джордан, вскоре после обнаружения тела вас отправили в автомобиле за доктором Спенсером Хьюмом в больницу Сент-Прейд на Прейд-стрит?
— Да. Мистер Флеминг взял меня за плечо и велел быстро привезти его, так как, если он на операции, ему не передадут телефонное сообщение.
— Вы не можете сообщить нам что-нибудь еще о дальнейших событиях этого вечера?
— Нет.
— Потому что, вернувшись из больницы, вы заболели воспалением мозга и месяц не могли покидать вашу комнату?
— Да.
Обвинитель провел рукой по странице досье.
— Прошу вас подумать как следует, мисс Джордан. Можете ли вы повторить нам еще какие-нибудь слова обвиняемого? Он сказал что-то, когда сел и зажег сигарету?
— Да, ответил на вопрос.
— На какой?
— Кто-то спросил: «Вы что, сделаны из камня?»
— И что он ответил?
— «Поделом ему за то, что он что-то подмешал мне в виски». Несколько секунд Лотон молча смотрел на нее, потом сел.
Сэр Генри Мерривейл поднялся для перекрестного допроса.
Глава 3
В МАЛЕНЬКОМ ТЕМНОМ КОРИДОРЕ
Какой линии будет придерживаться защита, никто не мог сказать — возможно, безумия или даже непреднамеренного убийства, но, зная Г. М., я сомневался, что он этим ограничится. Его первый перекрестный допрос мог дать какую-то подсказку. Г. М. величественно поднялся, но эффект испортила мантия, которая за что-то зацепилась и треснула со звуком, настолько напоминающим пренебрежительное фырканье, что на одну ужасную секунду я подумал, что он действительно выразил таким образом свое отношение к происходящему. Потом Г. М. расправил плечи. Как бы ни заржавели его адвокатские таланты, это был перекрестный допрос, где дозволены наводящие вопросы. Могла возникнуть какая-нибудь зацепка, при которой его обычная агрессивная тактика стала бы смертоносной. Но беда была в том, что женщина завоевала симпатии всех, включая жюри, и нападать на нее было неразумно. Бросив злобный взгляд через плечо на порванную мантию и поправив очки на широком носу, Г. М. обратился к ней почти так же мягко, как Хантли Лотон. При звуках его голоса свидетельница сразу расслабилась. Казалось, он приглашает ее выпить и поболтать.
— Мэм, — начал Г. М., — вы считаете, что мистер Хьюм
Пауза.
— Не знаю.
— Все же, — настаивал Г. М., — поскольку мой ученый друг задал этот вопрос, давайте разберемся. Как он сказал, если мистер Хьюм изменил мнение о подсудимом, то, должно быть, потому, что узнал что-то от кого-то, не так ли?
— Мне казалось, что да.
— И наоборот, если бы он ничего не узнал, то не изменил бы мнения?
— Полагаю, что да.
— Кажется, — продолжал Г. М. тем же тоном, — он пребывал в наилучшем настроении в пятницу вечером, когда договаривался о вашей с доктором Хьюмом поездке в Суссекс?
— Да.
— Тем вечером он выходил из дому?
— Нет.
— Принимал каких-нибудь посетителей?
— Нет.
— Отвечал на телефонные звонки, получал письма или какие-то сообщения?
— Нет. За исключением звонка Мэри. Я сняла трубку и говорила с ней минуту-две, а потом мистер Хьюм подошел к телефону, но я не слышала, что он говорил.
— А сколько писем он получил следующим утром за завтраком?
— Только одно — написанное почерком Мэри.
— Угу. Следовательно, если он узнал что-то плохое об обвиняемом, то, возможно, от собственной дочери?
По залу пробежал шорох. Сэр Уолтер Сторм сделал движение, словно собираясь встать, но вместо этого начал совещаться с Хантли Лотоном.
— Ну… откуда мне знать?
— Все же именно после чтения этого письма он впервые проявил антагонизм по отношению к подсудимому?
— Да.
— Значит, все началось именно тогда?
— Судя по тому, что я видела, да.
— Предположим, мэм, я скажу вам, что в этом письме не было ни единого слова об обвиняемом, кроме того, что он приезжает в Лондон?
Свидетельница прикоснулась к очкам.
— Не знаю, что я должна ответить.
— Именно это я говорю вам, мэм. У нас имеется это письмо, и в свое время мы собираемся предъявить его. Поэтому, если я скажу вам, что в нем нет ничего о подсудимом, за исключением голого факта — его намерения приехать в Лондон, — это изменит вашу точку зрения на поведение мистера Хьюма?
Г. М. сел, не дожидаясь ответа. Суд был озадачен. Защитник не опроверг и не попытался опровергнуть ни одного слова в показаниях свидетельницы, но оставил ощущение, что в них что-то не так. Я ожидал, что мистер Лотон возобновит допрос, однако поднялся сэр Уолтер Сторм: — Вызовите Херберта Уильяма Дайера. Мисс Джордан покинула свидетельское место, на которое поднялся Дайер. Было очевидно, что он окажется хорошим и убедительным свидетелем, что и произошло. Дайер был степенным мужчиной лет под шестьдесят, с коротко стриженными седеющими волосами. Ради такого случая он облачился в короткий черный пиджак и полосатые брюки, а вместо стоячего воротничка надел обычный с темным галстуком. Человек буквально излучал респектабельность. Проходя мимо скамьи присяжных и стола солиситоров, он не то поклонился, не то кивнул светловолосому молодому человеку, сидящему за этим столом. Дайер произнес присягу звучным голосом и застыл, опустив руки и слегка выпятив подбородок.