Окно на тихую улицу
Шрифт:
Корбут еще долго стоял перед распахнутой дверью, смотрел в пустоту и улыбался. Радость лилась в его сердце. Почему-то сейчас удачу эту он расценивал как знак судьбы. В нем вспыхнула уверенность в себе, в своем предназначении и в своем успехе.
И он, взмахнув крылами своего плаща, поймал такси и промчался по ночным магазинам спящего города.
Глава девятая
Кто заказывает музыку?
Ну вот, казалось бы, всех героев своих разогнал я по домам и спать уложил, ан нет! Всех не уложишь. Многим еще не до сна. Ох, как еще далеко им до
Людям со слабыми нервами я настойчиво рекомендую по ночам не покидать своих постелей и не пытаться даже представлять себя в этой ночной жизни. То же я советую своему уставшему читателю, которого тошнит от насилия и безнравственности, захлестнувших сегодня уже и дневную жизнь. Попросту советую пропустить эту и следующие главы, а завтра продолжить чтение прямо с одиннадцатой главы, где, обещаю, действие начнется с чудесного солнечного утра. Да, да, ты ничего не потеряешь, мой благообразный читатель, если перепрыгнешь через некоторые канавы в нашей повести. Так что отдыхай. А я пока пройдусь вслед за Березкиной, за нашей бедной красавицей, которой так не везло на порядочных мужчин.
В большом зале ресторана «Юбилейный» играл полупьяный оркестр, играл на заказ. Уже четвертый раз под шум барабанов он кричал о том, что в саду у дяди Вани поспели вишни. Небритый по моде солист без всякого выражения на лице совал себе в рот микрофон и тупо смотрел на стол, за которым сидел толстяк, оплативший эту песню. Несколько разряженных дам, сверкая бижутерией, отплясывали неведомый культурным людям танец. Их ангажеры с упоительным выражением потряхивали животами и стремились при каждом удобном случае пустить свои руки по прыгающим женским телам.
В дальнем углу, где было спокойнее всего, за самым шикарным столом расположилась интересующая нас компания. Центральную фигуру являл собой, конечно же, Колесников. Невозмутимый и страшный в тусклом красноватом освещении. В крепком лице его читалось столько значительности, что, казалось, все остальные клиенты вместе с самим рестораном, с его дорогой отделкой, с официантами, поварами, с посудой и кушаньями, с кассой и директором в придачу, все собрались и организовались лишь для того, чтобы составить фон этому значительному лицу.
По правую руку его сидел Боб, совершенно трезвый, как и сам Колесников, ибо единожды услышал от него фразу: «Чем больше ты пьешь, тем ниже твое место». Значительностью вида он, безусловно, уступал своему боссу. Однако любой из присутствующих мог безошибочно определить его здесь вторым лицом.
Место напротив занимал худощавый, отнюдь не спортивного, но вполне интеллигентного вида пожилой человек по имени Богомол. Иван Валерианович Богомолов являлся мозговым центром в составе команды. Он был источником информации, ходячим компьютером и базой всех данных. Колесников в его присутствии нуждался всегда и обращался к нему исключительно по имени и отчеству. В настоящий момент ходячий компьютер сидел, что называется, пьяненьким. Он нещадно мял свои губы, ворочал остатками пищи в ротовой полости и, покачивая отяжелевшей головой, силился поднять глаза на Березкину, которая была посажена слева от босса.
Света наша с безучастным лицом смотрела на безучастного солиста. Но она не слушала его и не думала о нем. Она и не понимала того, что подсознательно человеческие глаза всегда ищут нечто себе подобное, нечто себе под стать. Она много пила и курила, чтобы подавить в себе страх и брезгливость. Боялась она сидящего рядом, но что вызывало в ней брезгливость, не знала и сама. Пока все еще было пристойно.
Колесников заехал за ней минута в минуту, как обещал. Увидев вместо Ларисы маленькую сконфуженную Русину, он всего лишь ухмыльнулся. И уже в машине, сидя с Березкиной на заднем сиденье (Боб, как верный и квалифицированный охранник, исполнял обязанности водителя), Колесников произнес:
– Неужели я попросил ее о слишком большом одолжении?
– Что? Ты о чем? – растерялась Березкина.
– Ты знаешь о чем!
И она, как настоящая подруга, понесла ответ:
– Мишенька, честное слово, ей сегодня надо быть дома! У нее же ребенок… болеет. И с матерью тоже проблемы. Вчера приходил Степанов. Там были такие разборки! Не знаю, не знаю. Но Лорка сегодня целый день не в духе.
Колесников, казалось, не слушал ее, хотя с пониманием кивал головой. И уже перед самым рестораном вдруг проявил свою легендарную непредсказуемость.
– Боби, а ну-ка давай мы сначала зарулим к несчастной мамочке. Может, для бедного ребенка срочно требуются лекарства? А мы при наших возможностях, как последние свиньи, будем балдеть в кабаке? Не-ет, я такого не допущу!
Догадливый Боби лихо развернул машину, и у Березкиной сжалось сердечко.
– Я по наивности своей думал, что причина совсем другая, – проговорил через минуту Колесников. – Думал, что она завела себе хо-речка. Втихаря. И даже боится мне об этом сказать.
Березкина напряженно молчала. Колесников внимательно поглядывал на нее и злобно ухмылялся.
– Что вы, бабы, за народ такой! – взорвался он наконец. – Никогда от вас откровенности не дождешься. А потом еще обижаетесь, что к вам плохо относятся! Ну что молчишь? Ничего не хочешь сказать в защиту своей подруги?
Жизнь, которая уже немало нашлепала по щекам нашу Свету, особой мудрости ее еще не научила. Однако один весьма устойчивый рефлекс в ней выработался. Чем сложнее был переплет, тем больше равнодушия читалось в ее лице. В самых неприятных ситуациях Березкина выглядела просто мумией. За что, скажу я по секрету, многие мужчины называли ее отмороженной.
– Хоть она мне и подруга, но я ей не мама, – сказала она с некоторой брезгливостью.
– Я думал, вы ближе друг другу, – заметил Колесников, несколько озадаченный ее реакцией. И тут же решительно сказал: – Давай назад, Боби! Не будем терять самое ценное, что у нас есть, – время. Я же знаю, что ее нет дома. Так ведь, Света?..
– Не знаю, – равнодушно отвечала Березкина.
– Знаешь, знаешь. Ну да хрен с вами. Завтра разберемся, – угрожающе произнес Колесников и тут же назидательно добавил: – Гоняться за женщиной, Боби, – это самое бесполезное дело. К тому же самое позорное, если ты мужик!