Окно (сборник)
Шрифт:
Да ничего не должен, господи боже мой! И не хорошо, и не плохо. Лежит у меня на коленях, а в настоящий момент, например, из него идет снег.
Прохор
Прохор постучал мне в окно. Я влезла на подоконник и высунулась в форточку.
— Ты что — свободен сегодня?
— До обеда. Пошли гулять, а?
— У тебя на спине целый сугроб.
— С утра шел снег. Выходи, я тебя жду.
Я оделась и вышла во двор, захватив с собой веник. Счистила снег у него со спины и с боков, обломала
— Как тебя отпускают в такую погоду? — сказала я. — Смотри, догуляешься до воспаления легких.
— А разве у слонов бывают легкие? — удивился Прохор. — Я думал: только у людей… или, в крайнем случае, у собак.
Мы вышли из ворот и медленно двинулись по тротуару. Прохожие, глядя прямо перед собой, обтекали нас слева и справа, и никто не остановился, никто не оглянулся нам вслед.
Было двенадцать часов. Дети еще не вернулись из школы. Пенсионеры, домохозяйки, сбежавшие с лекций студенты да обалделые командировочные встречались нам на тротуаре.
— Бабушка! Да бабушка же! Смотри — слон! Живой!
— Что ты дергаешь? Всю руку оторвал! Какой там еще слон? Ах, слон. Ну и что? Подумаешь, не видал, что ли, слонов никогда. Пошли быстрее, очередь пройдет!
— А мы — куда? — спросила я Прохора.
— Я бы поел, — застенчиво признался он.
Я зашла в овощной магазин и выбрала два самых больших и зеленых кочана капусты. Прохор сжевал их в полминуты и с интересом поглядывал на витрину булочной.
— На свадьбу берете? — спросила меня оживленная кассирша, когда я расплачивалась за восемь батонов.
— Это — слону, — объяснила я.
— А-а… — протянула кассирша разочарованно, и тотчас же из очереди раздался голос:
— Вот! Мясо собакам берут, а теперь еще и слонов развели!
Квадратная баба в фетровой шляпе, колом стоящей на голове, надвигалась на меня.
— Бесятся с жиру. Не знают, куда деньги девать!
Следом за мной она вылезла из булочной, злобно пихнула плечом перегородившего тротуар Прохора и, прошипев: «Госс-с!» — заковыляла прочь.
Прохор как ребенок. Через пять минут он запросил пить. Летом мы спустились бы с ним к реке или я нашла бы кран для шланга, которым поливают улицу. А сейчас?
Мы встали в длинную очередь к пивному ларьку. Очередь галдела, обсуждала события на Ближнем Востоке, крыла вратаря хоккейной команды. На нас с Прохором никто внимания не обращал, только продавщица высунулась из окошка и крикнула:
— Пиво кончается! За гражданкой со слоном не занимайте!
Прохор выпил шесть больших и одну маленькую и сконфуженно сказал:
— Сколько ты денег на меня потратила, даже неудобно.
— Ладно. На здоровье. Не так часто гуляем.
Мы подошли к перекрестку, и регулировщик сразу же зажег нам зеленый свет. Вместе с нами по полосатому переходу двинулась толпа, такая же озабоченная, как там, на тротуаре, как у булочной и у пивного ларька, как на перекрестке, везде, где мы бродили уже целых полтора часа.
Желтая машина ГАИ вдруг вынырнула из-за угла и заорала в мегафон:
— Очистить проезжую часть!
Вдоль улицы мчался целый эскадрон мотоциклистов. Ревя, он пронесся мимо нас. Красные, желтые, зеленые шлемы, полосатые куртки, руки, впившиеся в руль, точно в поводья.
Прохожие замерли на тротуарах. Как по команде, они выстроились в шеренги и застыли, опустив по швам руки с кошелками. Глаза заблестели, рты приоткрылись, щеки стали живыми и розовыми.
Мотоциклы умчались, рев затих. Вздохнув, разбредалась толпа. А мы с Прохором пошли себе дальше, через мост, мимо бульвара, по узенькому переулку. Кончалась его «увольнительная».
В зоопарк мы вошли через служебный вход, куда въезжают грузовики с продуктами или с новыми клетками.
— Это со мной, — сказал Прохор, и меня пропустили в зоопарк без билета.
Потом мы попрощались. Прохор хоботом открыл ворота в задней стене своего павильона и скрылся, а я обогнула здание и вместе с другими посетителями протиснулась к входу под вывеской «Слоновник».
Вдавившись внутрь, посетители сразу же бросались к барьеру и замирали, ухватившись за железные прутья ограждения.
— Слон! — кричали они. — Ты только посмотри, какая громадина.
— Настоящий слон! Сыночек, ты видишь?
— Индийский слон! Надо же — прямо как в Африке. Кличка… Прохор. Ишь, сам из Африки, а зовут по-русски. А уши-то! Прямо лопухи.
— Гражданочка, что вы лезете?! Ребенку загородили.
— Батюшки! Слон! Ну и красота!
— Сзади! Не напирайте — ребра поломаете!
Меня оттолкнули и прижали к стене. Пора было уходить. В последний раз я посмотрела на Прохора. Он поймал мой взгляд, пожал плечами и улыбнулся.
Сорокопуд
Это произошло двадцать четвертого апреля в восемь часов утра на станции метро «Невский проспект», и никто ничего не заметил. Странно: час пик, скопление людей, а ни один бровью не повел — как бежали по перрону, так и продолжали двигаться дальше, как толкались, вломясь в вагон, так, даже и после всего, что случилось, не замерли, не опустили растопыренных локтей, не прекратили трамбовать друг друга или просверливаться, нет. А между тем дверь головного вагона электропоезда только что у всех на глазах разделила человека надвое, и вот, обратите внимание, одна половина, припав к стеклу, растерянно уплывает вместе с вагоном, другая же оторопело застыла, глядя ей вслед.
С утра все было вполне обычно, если иметь в виду обычность в простом, житейском смысле, потому что, конечно, в глубине своей это был отнюдь не обыкновенный рядовой день, — это был Первый день после того, что со мной случилось. И вопреки пословице, что «с бедой только ночь переспать», ощущение беды утром стало еще острее, острым, как опасная бритва.
Итак, это не был обычный день, однако небо и пальцем не пошевелило, чтобы рухнуть на землю, земля, в свою очередь, ни капельки не разверзлась, а неподвижная ночь, как это ни удивительно, все-таки кончилась.