Око Марены
Шрифт:
В ответ Константин лишь мотнул отрицательно головой, внимательно слушая Охлупа, а тот смущенно продолжил, что он, дурень, и тут не заметил бы эту пластинку, занявшись сбором кусочков диковинного узора, ежели бы не Мокша, узревший оную вещицу на дощатом полу.
С этими словами он выложил на стол перед князем маленькую, величиной с ладошку, тонкую золотую пластиночку с хищным кречетом.
А так как слухи, к тому же весьма преувеличенные, о том, что нашедший деревянный ларец станет счастливым обладателем целого мешка с золотом, уже дошли до дружинников, то вновь именно Мокша, сопоставив все, выдвинул предположение, что этим везунчиком мог стать Охлуп, если бы не разломал его окончательно. Они долго судили и рядили, гоже или нет относить купцу обломки, но тут как раз вошел Любим и резонно предложил принести находку вместе с останками ларца к князю. Пусть, мол, он и решит, как им дальше быть.
Когда он закончил говорить, Константин молча хлопнул в ладоши и повелел возникшему в дверях челяднику немедля отыскать Зворыку. Лишь после этого он, повернувшись к десятнику и загадочно улыбаясь, объявил, что ларец тот самый, а у купца в Бухаре столько знакомых мастеров, что они легко его восстановят. Награда же, которую заслужил Охлуп, будет выплачена за купца самим князем, включая и по паре гривенок Мокше и Любиму.
Расчет с дружинниками Зворыка произвел почти моментально. После чего князь, отпустив всех, уселся поудобнее на лавку и вновь взял в руки пластинку. Еще раз повертев ее и так и эдак, он бережно положил кречета на стол и задумался.
Сомневаться в том, что перед ним не мифическая память о брате, а самая настоящая пайцза [147] Чингисхана, не приходилось. Золото указывало на достаточно высокий ранг его обладателя. Правда, изображена была не тигриная голова, а всего лишь птица, но если вспомнить, что, по свидетельству некоторых арабских летописцев, на знамени Чингисхана был изображен именно кречет [148] , то становилось ясно, что уровень пайцзы все равно достаточно высок.
147
Пайцза – пластинка из металла или дерева с изображением какого-либо животного или птицы. Была у татаро-монгол пропуском для свободного проезда по их владениям. Высшая степень – золотая с оскаленной головой тигра – возвещала о том, что ее обладателю каждый монгол обязан также беспрекословно повиноваться и выполнять все его приказания, как если бы перед ним стоял сам Чингисхан.
148
Знамя Чингисхана было из материи с девятью широкими и длинными концами (лентами), как у китайских знамен. Изображен на нем был серый кречет, держащий в когтях черного ворона. Выбор птицы не случаен. По преданию, кречет был покровителем всего рода Чингисхана, так как его бедный предок Бадуенчар жил исключительно благодаря охоте своего прирученного кречета (прим. В. Яна).
Следовательно, арабский купец Ибн-аль-Рашид является тайным соглядатаем великого монгольского бандита. Тут все ясно. Но это только во-первых. А вот во-вторых – что с ним делать – предстояло еще обдумать.
Вариантов было несколько. Можно было вернуть, изобразив из себя дурачка, тем более что обычный русский князь и впрямь ни черта бы не понял. А потом подсовывать ему потихоньку именно те сведения, которые нужно. Словом, сыграть дяденьку втемную. Но беда в том, что это купец, то есть вольный человек. Он из-за своей работы то тут, то там пребывает. Все равно увидит многое из того, что ему видеть нельзя. К тому же тогда так и останутся неизвестными и задачи лазутчика, и то, что он уже увидел. И главное – неясно, что ему известно о новом оружии.
Вариант номер два – самый простой. Припереть к стенке, расколоть на всю катушку, после чего размазать по той же самой стенке. Жаль только, что он в большом авторитете у своей братии. Искать будут и дознаться могут. Тогда-то уж точно прости-прощай большая торговля на Рязани. Купцам ничего не докажешь – самодур-князь угрохал именитого купца, и все тут. А даже если и не дознаются. Все равно слух пойдет – порядка в Рязани нет, коли такие именитые люди пропадают в самой Рязани. Где-то в другом месте его повязать, так он в одиночку не ходит со своим товаром – только вместе с другими.
– Стало быть, оставался третий вариант – перевербовать. Был он самый рискованный и при нем можно запросто самому оказаться в дураках, но зато и выигрыш сулил крупный в случае успеха. Двойной агент – это намного лучше, чем тот, кого работают втемную, – об этом Костя знал по скупым рассказам своего двоюродного братца, который служил в КГБ. Когда пришедшие к власти демократы «ушли» его на пенсию, он, от скуки конечно, иной раз в застольных беседах позволял себе упомянуть о некоторых методах работы конторы.
Но ведь хитрюган Ибн-аль-Рашид мог наобещать с три короба, а потом, отъехав подальше с Руси, гордо рассказывать Чингизу, как он ловко надул русского князька. Да и прижать будет нечем. У него здесь ни семьи, ни дома, да вообще ничего. А нужен крючок, причем надежный и очень прочный, чтоб не соскочил. Впрочем… Константин почесал в затылке, вновь хлопнул в ладоши и велел Епифану позвать сюда златокузнеца Румяна. Из всех прочих тот выгодно отличался тем, что был достаточно угрюм, можно сказать, нелюдим, да к тому же имел лишь единственного сына – всех близких он потерял лет десять назад, во время большой замятии между Всеволодом Большое Гнездо и рязанскими князьями.
Что от него требуется, Румян понял сразу, да и не было в княжеском заказе на сей раз ничего мудреного. Подумаешь, пять точно таких же птичек сделать. Эка ерунда. Ему даже немного обидно стало – нешто он из чести у князя вышел, коли ему такую плевую работенку подсовывают.
– Тут и юнота [149] мой справится. Оно ведь…
– Не токмо юноте, но и сыну родному ни полслова, – сразу перебил его Константин. – И чтоб никто даже видеть не мог, что ты там делаешь и над чем работаешь. Потому именно тебе и доверил, что знаю: коли ты роту дашь, что о птичке этой ни одна жива душа не узнает – стало быть, не узнает. Да что там роту – я твоему простому слову больше, чем иной роте, поверю.
149
Юнота – ученик (ст.-слав.).
– Вона как, – подивился Румян. – Ето совсем другое дело. А за веру твою благодарствую и будь внадеже – никому ни полслова не вымолвлю, да и не с кем мне лясы точить. А ежели дозволишь, то я ее краше смастерю, чтоб…
И вновь князь яростно замотал головой, обрывая старого ювелира на полуслове:
– Именно такую. Чтоб ни один глаз не отличил. Даже если где какая царапинка прочерчена, так чтоб и на остальных пяти тоже такая же была.
– Пять ден терпит? – осведомился Румян деловито, пояснив: – Без подручного отвык. Опять же цвет подобрать надобно, чтоб ни темнее, ни белее не была.
– Терпит, – кивнул Константин.
– Сделаем, – заверил мастер.
Ювелир сдержал слово. Уже наутро пятого дня у князя на столе лежало шесть совершенно идентичных кречетов. Битых полчаса Константин пытался понять, какая именно из них подлинная, а какие сработаны Румяном.
– И впрямь не отличить, – восхищенно заметил он.
– Чай, не лаптем щи хлебаем, – ухмыльнулся тот польщенно и подтолкнул к Константину одну из пластин. – Вон она, самая первая.
– А ты как узнал, – насторожился князь. – Выходит, не до конца они схожи, есть в чем-то отличка?