Око Силы. Трилогия. 1937 -1938 годы
Шрифт:
Брошюры были старые, изданные еще в 24-м. Да, такого хватит за глаза для любого приговора... Юрий бегло осмотрел конверт – самый обычный, без надписей, с небольшим браком – зубчиком на верхнем краю. Конверт внезапно показался знакомым, но мало ли ему приходилось встречать подобной канцелярской мелочи?
– И чего получается? – продолжал следователь. – Если будешь молчать, то, выходит, конвертик твой. В общем, колись, Орловский, в последний раз тебе говорю! Кто тебе передал его? Для кого? Ну?
Мысли мелькали, цепляясь одна за другую. Подбросили при обыске? Но зачем? Чтоб засадить его, дворянина, из «бывших», можно было поступить куда проще. Значит?
– Гражданин следователь... – Юрий постарался, чтобы голос звучал как можно увереннее и тверже. – Прошу дать мне время – до завтра. Завтра утром я все расскажу...
– Завтра, завтра, – скривился энкаведист. – Ты чего думаешь, ночью к тебе ангел небесный явится и спасет? Хрен тебе, не явится!
Следователь спрятал улику обратно в ящик стола и быстро перелистал бумаги:
– Работы еще, бля... А я с тобой вожусь, проблядью троцкистской... Ладно, хрен с тобой, Орловский, поверю. Но завтра – учти! – вилять не дам! Будут тебе цветочки, а опосля – и ягодки. Понял?
– Да, – кивнул Юрий, думая уже совсем о другом. – Понял...
Этой ночью в камере было неожиданно шумно. Привели нескольких новичков, которые, еще не остыв и не придя в себя, громко возмущались, требуя освобождения и желая немедленно, сию же секунду, писать письма товарищу Ежову и товарищу Сталину. Впрочем, шум не мешал. Наконец-то можно было подумать спокойно, не торопясь...
...«Они» не знали главное – кем был действительно хранитель фонда № 15 Юрий Петрович Орловский. Не знали о книге, о тех, кто помогал собирать материал, о неизвестной машинистке, перепечатывавшей текст... Юрия арестовали «просто так», вместе с десятками и сотнями других «врагов». Значит следовало признаться, получить неизбежный «червонец» или «четвертак»...
Это было просто. Достаточно подписать любую глупость, и адский конвейер для Юрия закончится в тот же день. Но это значит оговорить двоих ребят, которых он сам же защищал несколько дней назад! Сергея и Василия не спасти, но может, его показания станут решающей каплей, когда суд будет выбирать между «червонцем» и «четвертаком». И был еще профессор Орешин...
Орловский понимал, что у следователя уже есть готовая схема троцкистской организации в Музее. Орешину отводится роль руководителя, Юрий – хранитель «почтового ящика», а молодые ребята – исполнители «вредительских» поручений. Схема очевидно подсказана тем же Аверхом. Ни следователя, ни парторга не смущало, что никто из арестованных и подозреваемых никогда не был троцкистом и не состоял в ВКП(б). Достаточно к слову «троцкист» добавить определение «тайный».
А главное – конверт. Семь брошюрок с ненавистной фамилией на обложке. Самое жуткое, что Орловский ничего не мог возразить. Это его фонд, его кабинет и его стол...
Он еще раз вспомнил брошюрки, отпечатанные на скверной тусклой бумаге, чуть пожелтевшие от времени, но чистые, вероятно, нечитанные. Затем конверт – грубо склеенный, с заметным рубчиком в верхней части. Не отвертеться! И одновременно, это был единственный шанс что-то изменить. Ни профессор Орешин, ни Иноземцев с Кацманом, ни две его помощницы из фонда не имели к конверту никакого отношения. Значит... Значит, следовало найти того, кто очень хотел видеть Юрия в составе «антисоветской троцкистской группы»!
Орловский прикрыл глаза и начал вспоминать – неторопливо, обдумывая каждую подробность. Итак, Музей...
...Он попал туда в сентябре 1935-го. В мае, как раз перед летним отпуском, в Институте Народов Востока заговорили о реорганизации. Ни сам Юрий, ни руководитель сектора истории и культуры дхарского народа Родион Геннадьевич Соломатин не придали этому никакого значения. Но в начале июня внезапно вышел приказ. Секторы объединились – и вскоре выяснилось, что для сотрудников дхарского сектора места не предусмотрены. А еще через неделю Родион Геннадьевич исчез. Вскоре были арестованы и остальные сотрудники. Позже Юрий узнал, что одновременно были распущены Дхарское культурное общество и все пять дхарских школ.
Юрий ждал ареста. Тогда он уже работал над книгой и поэтому поспешил отдать все материалы Терапевту. Клава – его жена, с которой он расписался еще в 32-м, не выдержала безденежья и страха. Они развелись, Юрий оставил ей комнату на Ордынке, а сам поселился у «тетки» – двоюродной бабушки – в ее маленьком флигельке...
Тогда все обошлось. К сентябрю Юрий немного успокоился и вновь начал работу над книгой. Жизнь стала налаживаться. Каким-то чудом он сумел прописаться в «теткином» флигеле, с деньгами помог Терапевт, а в сентябре он сумел вновь устроиться на работу. Уже позже он узнал, что в этом ему поспособствовал Флавий, – негласно, через верных знакомых. К этому времени Орловского уже знали, его статьи были достаточно известны, поэтому дирекция без особых возражений доверила ему один из фондов.
В Музее было спокойно и тихо. Можно было даже игнорировать собрания, не интересоваться «общественной жизнью» и заниматься делом. Но вскоре все изменилось. В Музее появился новый парторг – Соломон Исаевич Аверх. Никто не знал его раньше, но Аверх гордо именовал себя профессором и даже ссылался на какие-то свои исследования, напечатанные еще в 20-е. Однажды Орловский ради интереса перелистал старые журналы: Аверх печатал статьи о «мировом революционном процессе» и «беспощадной борьбе» с разного рода «уклонами». Впрочем, научные изыскания были для «красного профессора» уже в прошлом. Сейчас его интересовало другое.
Через неделю после избрания Аверх созвал общее собрание. Парторг обвинил руководство Музея в «мягкотелости», «потакании врагу» и, естественно, в «тайном троцкизме». На следующий день директор Музея был арестован, вскоре взяли – одного за другим – его заместителей, а затем коса пошла по рядовым сотрудникам. Юрия не тронули, но месяца через два его вызвал начальник 1-го отдела Духошин. Этот маленький, лысый и очкастый тип появился в Музее одновременно с Аверхом. Поговаривали, что они знакомы еще с гражданской. Во всяком случае, скоро уже никто не сомневался, что именно Духошин собирает столь необходимые Аверху для его «обличений» данные.