Око Силы. Трилогия. 1991 -1992 годы
Шрифт:
Келюс улыбнулся, вспомнив ушастую дочку Генерала. Ухтомский заметил его улыбку:
– Она тут такой шум устроила, что нас всех чуть не перестали к вам пускать. Доставала какие-то лекарства. Генерал тоже заезжал.
– Генерал... – Лунин попытался привстать. – Виктор... Расскажите!
– Вам нельзя... – Ухтомский неуверенно оглянулся. – Мы их нашли. Нарак-цэмпо убит. Крымского Филиала больше не существует. Это... – князь сделал короткую паузу, – это спрятано, как вы и говорили. Даже я не знаю, где именно...
Он коротким жестом обозначил несуществующую бороду, и Лунин понял.
– Генерал, понятно,
– Надо демонтировать оборудование Института! – Келюс вспомнил свой разговор с Вечным. – Иначе они сумеют восстановить Канал...
– Генерал не хочет. Он сам думает восстановить Канал, чтобы эвакуировать добровольцев – и наших, и красных. И чтобы такие, как я, могли вернуться. Но я, наверное, останусь. Я ведь теперь гэгхэн дхаров, меня выбрало Великое Собрание...
– Поздравляю! Значит, бином, призвали княжить?
– Не надо, – махнул рукой Виктор. – Ну какой из меня правитель? Все делает Асх, а я вроде свадебного генерала. Даже неудобно как-то... Я ведь даже не могу управлять Дхори Архом! Правда, Лхаст и другие уверены, что есть человек, который может оживить Синий Камень – вы...
Николай так удивился, что даже попытался приподняться на кровати.
– Лежите, лежите! – остановил его Ухтомский. – Это как-то связано с вашим Знаком, но об этом после. Я был у Дхори Арха. Там мы похоронили Сержа...
– А Мик?
Ухтомский покачал головой:
– Увы... Отец его сильно сдал, а ведь казался таким здоровым. Я настоял, чтобы Михаила хоронили с воинскими почестями, как офицера.
Келюс закрыл глаза, вспомнив бесшабашного длинноволосого паренька, которого как-то привел в Дом на Набережной покойный Корф. Если бы не это, Миша Плотников до сих пор благополучно прогуливал бы занятия в Бауманке и изучал Папюса. Честный, но слабый Мик... Келюс вдруг вспомнил, что там, где его сознание блуждало в дни беспамятства, он о чем-то говорил с Плотниковым. Но о чем именно, сказать уже не мог...
– У нас много новостей, – Ухтомский неуверенно оглянулся. – Очень много, не знаю, как рассказать... Сейчас всем занимается Лидия, как вы и велели. Но об этом после, я и так вас заговорил. Мне надо идти.
– Постойте, Виктор, – заторопился Келюс. – Только скажите... Что с Олей... Ольгой Константиновной?
– У нее все в порядке! Сидела тут около вас целые дни... Она будет к вечеру, сейчас на службе. Вы даже не представляете, где она работает.
Келюс действительно не мог себе представить. Почему-то сразу подумалось о воскресной школе.
– В администрации Президента, – Виктор вздохнул. – А вот что она там делает, сия тайна, как говорится, велика есть. Все, Николай, удаляюсь, а то мне уже из-за двери дважды намекали. Похоже, эскулапы мечтают вами заняться.
Ухтомский откланялся. Его сменили два молодых энергичных врача, которые вначале заявили, что Николаю категорически запрещается разговаривать, но тут же задали такую массу вопросов, что у Келюса мелькнула мысль, что его собеседники представляют не медицину, а совсем иное ведомство. Врачи то и дело щупали пульс, цокали языками и пытались говорить на плохой латыни, пока Лунин не намекнул, что и сам понимает язык Горация и Цицерона. Лекари переглянулись, и один из них рубанул напрямую, что Николаю чудовищно
После беседы с медиками он мгновенно уснул. Когда же Николай вновь открыл глаза, рядом сидела Ольга. Вначале Лунин даже не узнал ее. Последний раз, когда они виделись, на девушке была его старая куртка и столь же старые джинсы. Теперь она была одета в темный костюм, волосы аккуратно уложены, что сразу сделало ее старше и неприступнее. Красивое лицо казалось строгим, в нем сразу стала заметна древняя аристократическая кровь.
– Я проснулся, – сообщил Келюс не без робости.
– Коля! – ахнула девушка. – Коля...
На глазах ее показались слезы, но она сдержалась, заставив себя улыбнуться, и легким мгновенным движением прикоснулась к руке Николая.
– Холодная... – понял Лунин. – Извините, Ольга, я теперь вроде, бином, земноводного...
Его выписали через три дня. Николай понял, что врачи ничего больше не смогут сделать. Его будут поддерживать постоянными переливаниями до тех пор, пока чужая кровь не начнет отторгаться организмом. А то, что такой предел может наступить, ему после долгих недомолвок все же сообщили. Правда, было обещано в ближайшее время испробовать новые импортные препараты, но тон врачей не оставлял особой надежды.
Домой Лунина подбросил Асх Шендерович на белой «тойоте» – дела у дхарского центра явно шли в гору. Когда автомобиль уже подъезжал к Набережной, Николай заметил на щите большую афишу. Мелькнуло знакомое раскосое лицо. Он попросил притормозить и понял, что не ошибся – Алия давала очередной концерт в «Олимпийском».
Старая лунинская квартира изменилась. Ольга навела в ней невиданный ранее порядок, исчез весь архив, переданный на хранение Лиде. Николаю сразу стало неуютно, родной дом показался чужим, а сам он – никому не нужным.
О своей новой работе Ольга почти ничего не рассказывала и лишь просила Николая поменьше беспокоиться и вовремя принимать назначенные лекарства. Келюс вяло соглашался, поскольку чувствовал себя и вправду скверно. Его снова раздражал яркий солнечный свет, совершенно не хотелось есть, а в закатные часы Николай не мог даже двигаться и лежал с закрытыми глазами на диване, чувствуя страшную тяжесть во всем теле и еле уловимый привкус крови во рту.
Ольга садилась рядом и начинала рассказывать о днях, проведенных в призрачном замке ди Гуаско, где время шло совсем по-иному и порой девушке казалось, что прошло не больше суток, как она переступила порог донжона. Она говорила о старинной музыке, звучавшей под мрачными каменными сводами, о пергаментных манускриптах, которые ей показывал сеньор ди Гуаско. Порой, увлекшись, Ольга начинала читать врезавшиеся ей в память стихи на странном языке, чем-то похожем на французский. Лишь много позже Николай понял, что это провансальский, язык древней, исчезнувшей навсегда Окситании. Иногда он брал в руки золотой перстень с пентаграммой – подарок бородатого Чезаре, и ему начинало казаться, что он слышит далекие звуки лютни...