Око Силы. Трилогия. 1991 -1992 годы
Шрифт:
Однажды днем, вскоре после обеда, Корф сидел в большом зале библиотеки, на верхней галерее, где в этот час было малолюдно. Полковник обложился подшивками газет, основательно штудируя комплект «Правды» за 1953 год. Занятие это настолько увлекло барона, что он даже не заметил, как на плечо легла чья-то рука. Корф вздрогнул и чуть было не вскочил, но тут же успокоился – рядом стоял Мик. Вид у правнука был несколько взъерошенный.
– Майкл, привет, – шепнул он, – чем маешься?
– Пещера Лейхтвейса, – барон кивнул на подшивку, – дело господина Берия. Начудили комиссары!
– А-а! – зевнул Плотников. – Это мы еще на первом курсе... Слушай, Майкл, хорошо, что тебя встретил, тут такое дело – полный атас...
Они спустились с галереи, вышли из зала и, пройдя мимо гигантской мраморной лестницы, свернули в курилку.
– Майкл! – все тем же шепотом продолжал Плотников. – Я тут в отделе рукописей нашел одну штуку. Еле попал туда, хорошо, одна знакомая помогла...
– Рукописи? – лицо Корфа вытянулось. – Мон шер, ты что, Нестора читать вздумал?
– Нестор тут не поможет. Я насчет Коры...
...Когда Фрол поведал юному наследнику барона о том, что случилось с Корой, он упомянул и о святом Иринее. Правда, дхар и сам не особо вник в смысл сказанного Варфоломеем Кирилловичем, но Плотников решил, что этот Ириней, о котором он имел весьма смутное представление, мог каким-то образом снять заклятие. В агиографии Мик силен не был, но знакомая сотрудница из библиографического отдела помогла подобрать необходимую литературу. Однако, ни в «Словаре русских святых», ни даже в «Великой Минее» ничего подходящего Плотников не почерпнул.
Но вскоре ему повезло. В библиотечном буфете, где в годы тоталитаризма и коммунистической диктатуры варили превосходный кофе, он заметил молодого парня в рясе. Мик немедля пристроился рядом. Парень в рясе оказался студентом духовной академии. Он рассказал об Иринее немало интересных подробностей, но, самое главное, вспомнил, что в отделе рукописей имеется труд французского монаха Гийома де Ту, известного также под именем Овернский Клирик, целиком посвященный именно святому Иринею.
Остальное было делом несложным. Уже через час Мик держал в руках огромный том в потемневшей коже с большими медными застежками. Фолиант оказался настолько редким, что ему не дали даже самому эти застежки расстегнуть. Так или иначе, но вскоре Мик смог полюбоваться великолепными заставками и уникальными цветными миниатюрами. К сожалению, Овернский Клирик писал на латыни, причем, как подчеркнула всезнающая сотрудница отдела, не на языке Цицерона и Ливия, а на средневековой «кухонной», понимать которую было особенно затруднительно.
Барон был изрядно озадачен. Чернокнижия он чурался. Правда, труд Гийома де Ту о святом Иринее не подпадал под эту категорию, но что-то заставляло быть настороже. К тому же его гимназическая латынь изрядно рассеялась за фронтовые годы, и, кроме обязательного «arma, armo, armae» и «amore, more, ore, re, e» в голову ничего латинского не приходило. Однако полковник послушно проследовал в отдел рукописей и полюбовался миниатюрами, изображающими различные эпизоды из бурного жития Иринея. В тексте удалось опознать несколько знакомых слов, но, после получасовых попыток, барон посоветовал правнуку признать поражение и отправиться домой.
Уже на выходе из библиотеки наметанный глаз Корфа скользнул по куртке Мика. Взглянув еще раз и убедившись, что не ошибся, полковник подождал, пока они углубятся в тихие арбатские переулки, и там, возле безлюдной подворотни, внезапно схватил Плотникова левой рукой за плечо. Таиться больше не имело смысла, и смущенный Мик извлек на свет божий внушительного вида клинок в кожаных ножнах.
Барон укоризненно покачал головой и, не слушая сбивчивых пояснений наследника по поводу взятой для самозащиты семейной реликвии, вынул оружие из ножен. Тускло сверкнула в неярких лучах вечернего солнца серая сталь. Барон всмотрелся – перед ним был немецкий егерский нож.
– Прадед оставил, – объяснил смущенный Мик. – Бабушка рассказывала, что когда в 17-м коммуняки заварушку устроили, он подарил его деду... Ну, ее брату...
...Нож достался полковнику темной октябрьской ночью 15-го, после короткой вылазки в немецкие окопы. Германский унтер взмахнул им перед самым лицом барона, но ударить не успел – Корф уложил врага из верного нагана. В 17-м он и не думал оставлять трофей шестилетнему Вовке, просто забыл, когда, спасаясь от красногвардейского налета, уходил черным ходом из квартиры.
– Ну, дядя Майкл! – заканючил правнук. – Ну, облом прямо! Почему вы все – с оружием, а я – нет?
– Хорошо, – чуть подумав, решил Корф. – Завтра верну. Только, мон шер, носить его надобно совсем иначе...
Рано утром барон съездил к заутрене на Ваганьково, а затем подошел к знакомому священнику, обратившись к нему с весьма необычной просьбой. Поначалу старик испугался и хотел отказаться, но, еще раз поглядев на Корфа, неожиданно для самого себя дал согласие. Немецкий нож был по всем правилам освящен, и удовлетворенный полковник отправился в город, размышляя о многих вещах сразу – от необходимости уберечь неумеху-правнука от серьезных неприятностей до нерешенной проблемы «кухонной латыни».
В библиотеке не сиделось, и ноги привели Корфа в Дворянское Собрание. Он прошел в небольшой зал, который на этот раз был почти заполнен. Барон не преминул поинтересоваться причиной, и ему охотно сообщили, что Собрание намерено разобрать два животрепещущих вопроса: составление протеста против отделения Малороссии и деятельность малого предприятия «Зико-Рюс». Полковник лишь пожал плечами, еще раз обвел глазами зал и, наконец, заметил в дальнем углу знакомое лицо. Старик Говоруха сидел в заднем ряду, внимательно наблюдая за Корфом.
Повестка дня не особенно интересовала Ростислава Вадимовича, поскольку он охотно откликнулся на приглашение погулять по прекрасным осенним улицам Столицы. Немного пройдясь, Корф и Говоруха присели на лавочке в скверике, любуясь желтеющими кронами высоких кленов.
– Рад вас видеть, Михаил Модестович, рад... – приговаривал старик. – Признаться, подумывал даже вас искать. Вы же теперь, можно сказать, знаменитость!
– А-а! – понял Корф. – Да-с, побывал в «чеке». Довелось...
– Именно, что в «чеке», – поспешно согласился Говоруха. – Видел, видел, как Миша Плотников выступал... А я, знаете, Михаил Модестович, грешным делом вам не поверил. Походил, поспрашивал, даже в эту самую «чеку» запрос послал...