Шрифт:
Глава 1
Рогатый Лис мирно сидел, уставившись на ранний зимний закат. Заснеженный склон переливался алыми волнами под сенью черных облаков. Порывистый ветер сдул горстку налипшего на ветки снега, испугав суетившихся рядом воронов.
Несколько птиц разлетелось в разные стороны, истошно каркая. Один же, самый крупный из стаи, так и остался сидеть на роге у Лиса, перебирая когтями и прочищая клюв.
Демон-лис давно замерз, в животе урчало, но затянувшееся молчание злило Рогатого сильнее, чем холод и налипший на шерсть снег.
– Сириус, это ошибка. Нечего тебе там делать, еще слишком
Громко каркая, ворон взлетел ввысь. Вышагивая по веткам, он пару раз злобно клюнул дерево, вороша крылья и демонстрируя полную решимость. Лис с досадой посмотрел на него. И горько выдохнул.
– Не говори потом, что я не предупреждал. Не вижу ничего хорошего в этом закате. Дурной знак.
Солнце покатилось к снежной кромке, разделившись за огромным дубом в мираже наподобие кошачьего ока. Вороны взлетели высоко в небо, свившись в кружащую стаю. Они направились на восток, вдоль дороги, по которой ходили дилижансы на столицу.
– Попутного тебе ветра, – обиженно просипел Лис и побрел на поиски рисовых пирожков и теплого логова.
***
Я стал замечать себя застывшим и потерянным в пространствах, казалось бы, знакомых мне комнат. Не могу сказать, что это началось с той самой комнаты Сириуса на втором этаже в коттедже тетушки Люсильды. Если задуматься, такое случалось со мной и раньше, может, когда-то давно в детстве, может, пару раз или больше. Но в последние полгода по возвращении из округа Кайсли ситуация усугубилась.
Вот и сейчас я осознал себя стоящим в центре комнаты, на короткое, призрачное мгновение словно забыл свое имя, дом, город, потерялся в пространстве, забыл, куда шел, забыл зачем.
Окно. Открытое окно с кружевными снежинками, пошел закрыть его: холодно. Я потер глаза, пальцами надавил в уголки у переносицы. Все прекратилось. Я Марс Хартли, я дома, и я жутко опаздываю.
Обругав себя мысленно за столь расточительное отношение ко времени, быстро закрыл окно, смахнув с подоконника лужицу подтаявшего снега, и достал из шкафа не самый любимый из пиджаков. Он вполне подходил к сложившимся на день планам.
Я подошел на секунду к письменному столу – на нем лежало оставленное с вечера письмо от леди Ланы Дэ Норт. Аккуратно выровняв его, накрыл сверху папкой с документами и присланной ею же книгой, передвинул ровно в центр стола. Отвечу, когда вернусь.
Собрав все необходимое для небольшой городской прогулки, направился к двери. Но развернулся на выходе из комнаты, подошел к столу и, открыв боковой ящик, вынул коробочку с кольцом. Не знаю, зачем я проверял его перед выходом: не то чтобы у меня были какие-то реальные подозрения, что кто-то из слуг мог на него покуситься или кто-то из рогатых демонов мог проникнуть в мой дом в поиске кольца. Нет. Я так совсем не думал. Просто почему-то не мог спокойно выйти из дома, не проверив, что кольцо на месте. Я закрыл ящик, в очередной раз подумав, что нужно бы вызвать плотника подобрать к нему ключ взамен давно утерянного, но это все в другой день. Потом.
Спустившись на первый этаж нашего небольшого (если сравнивать с загородными поместьями Древних Родов) городского коттеджа, обнаружил свою матушку Изабеллу в верхней одежде, недовольно ждущую меня, сидя на пуфе в холле.
– Пиджак можно было и получше подобрать.
Проигнорировав язвительное приветствие, я, будто клюнув, поцеловал ее в щеку и, открыв дверь, помог спуститься по заснеженным ступенькам, выслушав заодно неудовольствие тем, как я слежу за слугами и что при отце в доме они не позволяли себе спустя рукава относиться к своим обязанностям по очистке снега после бури.
– Кстати об отце, мы ничего ему не взяли? – спросил я матушку, подав руку, чтобы подняться в ожидавший нас экипаж.
– Не думаю, что он от нас чего-то ждет.
– Может, цветы?
В ответ я получил лишь презрительный взгляд. Экипаж тронулся с места, и мы погрузились в унылое молчание. Нам особо не о чем было разговаривать в дороге. И я просто смотрел на заснеженный город.
Наш коттедж находился в самом центре, и субботнее предпраздничное утро лениво убаюкивало через трясущееся окно. Горожане чистили снег и развешивали гирлянды, магазинчики украшали витрины россыпью подарков и безделушек, еловыми ветками и сушеными апельсиновыми дольками в разноцветных бантах. Совсем скоро начнется праздничная неделя. Я знал, что матушка, выросшая на юге, не любит зимние праздники. Хотя прием в канун сочельника в Сенатском дворце она, на моей памяти, ни разу не пропустила.
Чем дальше мы отъезжали от центральных улиц, тем более унылыми становились пейзажи, газовые фонари менялись обычными свечными (уже потухшими поутру). Зимнее солнце не спешило вставать, и, несмотря на то что утро не такое уж и раннее, на улице было еще темно.
Мы подъехали к городскому кладбищу. По узкой тропинке добрались до семейного склепа. Надпись на фронтоне гласила: «Аквиуст. Те, кто шел долиной тернистой». В этом невысоком строении из шлифованного серого мрамора с двумя колоннами у входа были похоронены наши предки по материнской линии, точнее те из них, кто решился-таки закончить свой земной путь в столице. В южных владениях Древнего Рода Аквиустов стоял склеп-близнец, правда, он был почти в два раза больше и, в отличие от столичного, сложен из светлого песчаника, залитого серыми, унылыми разводами от южных дождей.
Чуть левее от склепа одиноко стояла скромная могильная плита с лаконичной надписью «Тибериус Хартли». Ни гербов, ни эпитафий на ней не было.
Матушка аккуратно собрала ветки и какой-то мусор, сходила в склеп за припрятанной в углу метелкой и отряхнула снежную шапку с надгробия. Для меня каждый год это становилось удивительной метаморфозой. Ни разу в жизни, ни до смерти отца, ни после, я не видел матушку убирающей или делающей что-либо своими руками (кроме вышивания и рукоделия). Она считала подобные занятия недостойными. Но на могиле отца всегда убирала сама, а еще отвергала нашу с Сириусом помощь, когда мы ходили на день его памяти все вместе.
Я засмотрелся на стаю воронов, оккупировавших крышу склепа и ветки соседних деревьев. Наверное, кладбищенские птицы поджидают скорбящих с едой и подношениями. Жаль их разочаровывать, но это точно не мы.
Матушка закончила уборку, и, постояв ровно минуту в тишине перед могилой, мы развернулись и зашагали обратно, в сторону выхода. В семейный склеп она забежала лишь на мгновение, чтобы оставить метелку.
На обратном пути я украдкой оглянулся. На могильной плите лежала любимая отцовская сигара. А ворон, усевшийся на ограде, провожал нас грустным взглядом. Сигара его явно не интересовала. Я улыбнулся, взяв матушку под руку, – в этом была она вся.