Око вселенной
Шрифт:
Шифра Евгеньевна помнила тот момент, когда, зайдя на сайт центра «Семьи и брака», она увидела, что кроме обычной услуги была еще одна подловато-прогрессивная, носящая вывеску «Наука против приворота». Шифра Евгеньевна, один из лучших оперативников Ростовской области, кончиками пальцев, соприкасающихся с клавиатурой, почувствовала за этой вывеской преступление и с этого момента приступила к более детальной проверке таганрогского центра «Семьи и брака», да и вообще всего пользующегося услугами компьютера Таганрога.
—
Шлыков стоял на палубе новенькой шестиместной белой яхты, купленной им у вдовы недавно уехавшего и не вернувшегося из Нью-Йорка директора таганрогского пивзавода за восемьдесят пять тысяч долларов.
— На втором месте, само собой, у женщины должна быть чувственно-артистичная тяга к мужчине и домашнему очагу. — Он резко повернулся к своей собеседнице и от неожиданности чуть не упал за борт. На месте девушки, к которой был обращен его монолог, в шезлонге сидела Екатерина Семеновна Хрущ, до этого дремавшая в каюте, и с пониманием смотрела на него.
— Юная дама ушла к себе в каюту, — объяснила она бывшему директору клуба железнодорожников и нынешнему главврачу психиатрической больницы Дарагановка, — а я вот вышла подышать воздухом. Шлыков, — Екатерина Семеновна окинула партнера скептическим взглядом, — ты в этом костюме похож на ананас в марле, хотя бы причесался, что ли. Или это у тебя не волосы, а свежая поросль кустарниковых рогов?
— Ну, в чем дело? — наконец-то пришел в себя Шлыков. — Что надо?
— Мне ничего не надо, — печально улыбнулась Екатерина Семеновна, подставляя лицо легкому вечернему бризу, — кроме уютно-обеспеченной старости. А посему готовься, Шлыков, к работе, которая тянет на пятьдесят тысяч. Купишь себе артистично-чувственную женщину на эти деньги, с первичными признаками души и с третичным совершенством лица и зада. Она будет готовить тебе борщ из водорослей, стирать раз в месяц твой носовой платок и сушить его на твоих рогах.
— Оставь в покое мои виртуальные рога. — Шлыков оперся о борт яхты. — Все прекрасно, а с Леной у нас серьезно, мы любим друг друга. Давай лучше о деле.
— Давай, — легко согласилась Екатерина Семеновна, покидая шезлонг, — поговорим. Видишь эту рожу? — Она вытащила из сумочки фотографию. — Надо его вернуть в постель одной тусовочной лав-щепке, с ярко выраженными третичными и конкретно — вторичными половыми признаками.
— Знаю я эту рожу. — неожиданно заявил Шлыков, внимательно разглядывая фотографию. — Это наш бывший, сейчас мы таких не берем, пациент, офицер-десантник, воевал в Афгане. У него, по-моему, блочный психоз, он глаза себе завязывает платком и видеть никого не хочет.
— Дай сюда, — смутилась Екатерина Семеновна, выхватывая фото у Шлыкова. — Это не та рожа, это мой садовник на трудовую книжку фото принес. Вот, — она сунула в руку Шлыкова другую фотографию, — это нужная рожа.
— Это еще не рожа, — Шлыков с некоторой опаской посмотрел на свою бывшую начальницу, — это еще ваш садовник, но только голый и ниже пояса, лица не видать.
Шлыков и сам стал пороть чушь, настолько его испугало выражение, появившееся в глазах Екатерины Семеновны.
— А я что говорю, — выхватила она фото из рук коллеги и партнера. — Это новые трудовые документы по найму, фото во всех ракурсах.
Екатерина Семеновна нервно хихикнула и неожиданно для себя и Шлыкова пихнула его обеими руками в грудь так, что тот улетел за борт.
— Караул! — облегченно закричала она во весь голос. — Человек за бортом!
И сняв с борта спасательный круг, швырнула его прямо на вынырнувшего и отфыркивающегося Шлыкова, ничуть не беспокоясь за него. Таганрожцев можно обвинить в чем угодно, но только не в неумении плавать.
Экипаж и гости яхты «Единственная», услышав клич Екатерины Семеновны, выскочили на палубу. Если быть точным, то экипаж — штурман, рулевой, моторист и ответственный за ветер в парусах в одном лице — палубу не покидал, а находился в рулевой рубке. «Экипаж» высунулся оттуда и крикнул Екатерине Семеновне:
— Эй ты, тетка психиатрическая, зачем хозяина за борт выпихнула?
Это был старый браконьер, старый моряк, хронически непредсказуемый и навсегда обрусевший грек Петя Апостолаки.
— Помолчи, Петр, — крикнула ему в ответ Екатерина Семеновна и посоветовала: — Стопари машину, я же крикнула, что человек за бортом.
Петя Апостолаки кроме того, что был бывшим греком, моряком и браконьером, был еще и местным жителем села Дарагановка, постоянно, при всех сменах персонала и начальства, работающий завхозом в загородной психиатрической больнице.
— Вот я тебя ужо изумлю, стерва, — вспомнил пастушье детство глуховатый рулевой. — Спихнула мужика в море и довольна, как огурец в маринаде. — Он даже не оглянулся в сторону хозяина, который красно-белой точкой спасательного круга удалялся далеко в море.
Шлыков лежал спиной на безмятежности азовского штиля, смотрел на возникшую в еще светлом небе вечернюю звезду и грустно думал: «Вот и я, как эта звезда, могу загреметь лет на десять в тюрьму, и прости-прощай, жизнь молодая».
— Да ты, девка, не грусти! — продолжал веселиться завхоз, моряк и грек психбольницы Дарагановка, обращаясь к гостье, вышедшей из каюты на палубу. — Мой хозяин, ты не смотри что пузатый и лысый, из любой передряги выплывет, — орал рулевой, по большой дуге разворачивая яхту к месту выпада Шлыкова в море. — Таких не топить, а расстреливать надо на месте, хорошие люди не должны так долго жить.