Окончательная синхронизация
Шрифт:
Вот один человек вздрогнул от укуса комара, но сдержался, не хлопнул себя по лбу, как это сделал бы на его месте обычный горожанин. Не приучены они дергаться от таких мелочей — пусть лучше комары всю кровь высосут и рожа распухнет от укусов, чем на твой звонкий шлепок прилетит маленькая свинцовая пулька. Тогда уж точно рожа не распухнет — нечему будет распухать и болеть.
На место первого прилетел второй, третий, закружила комариная стайка, спрятав внутри себя лицо человека. Тут уж никто не удержится — остановился, ослепленный и одуревший от неожиданной атаки, стер с лица комариную стаю, оставив кровавый след; огляделся с недоумением, быстро достал репеллент и намазал его густо, морщась от жгучего действия химиката на места укусов.
Но комарам его репеллент
Закружили комариные тучи, заметались десантники, нарушая строй, разрывая смертельную цепь. Вот бы мышке сейчас прошмыгнуть, пока кот занят. Не получится прошмыгнуть, груз у нас с собой есть, не бросишь его, поэтому дальше работаем.
А десант молодец — короткая команда и выдернули из вещмешков противокомаринные сетки, закутались как в паранджу, спрятались от комариков. Только чешутся, противная все-таки штука комариный укус — мал комарик, да болит место укуса, особенно, когда таких укусов несколько сотен. Будь ты хоть семь раз десантник, а сейчас твое внимание разделилось между внешним миром и ощущением боли на открытых частях тела, за которые вас успели цапнуть.
Десант снова в атаке и мы меняем оружие — из травы, как молнии порхают зайцы прямо под ноги десанту. Заяц не медведь, не будешь же в него из автомата стрелять, и с ножом на него не бросишься — рука устанет махать. С другой стороны, а что делать, если он лопоухий прямо под ноги кидается и идти мешает? Затоптались десантнички, заворочались у них в головах странные мысли — по всему их поведению видно, как неуютно они чувствуют себя в этом странном лесу.
А вот это вам точно не понравится! Зашипели гадюки, поползли поближе к туманным, но теплым мишеням. Съесть нельзя, но укусить можно. Неважно, что у тебя костюм из грубого брезента и ботинки кожаные высокие — не каждый день лесные гады вот так яростно на тебя ополчаются. Такого на тренажере не отработаешь, глубоко в душе человека зарыт страх перед гадами ползучими.
Пока Эва гнала на десант насекомых, животных и змей, я торопливо сканировал каждого из идущих по нашему следу в бесплодных попытках подчинить их себе, нащупать синхронизации. Ничего не получалось, и дело не в том, что контакт был скоротечным или неудобным — я прекрасно мог войти в контакт с кем угодно при таких условиях. Их сознания окутывал черный непроницаемый туман, что-то с ними сделали перед самой отправкой, нечто напрочь блокирующее всякое ментальное проникновение.
Еще один щелчок по носу — можно блокировать сознание, но как это делают или чем? Химикаты? Гипноз? Приборное воздействие? Что толку спрашивать у тех, кто сам ничего не знает? Не могу проникнуть, но это ли мне нужно? Я не хочу знать, что у них внутри, мне без разницы, откуда они родом и кто их родственники, мне нужно просто ударить по ним — грубо, как веслом по башке. К черту дипломатию, с нами они церемониться не будут.
Как там в поговорке сказано — у страха глаза велики! Вот это мы сейчас и попробуем. Выбираем цель — десантник настороженно смотрит на сжавшуюся в тугую спираль гадюку, готовую к моментальному и смертельному броску. Он готов отразить ее нападение, в руке сжат десантный нож, в сравнении с которым гадюка всего лишь жалкий червяк. Я не могу проникнуть в тебя и подчинить себе, но передать тебе общее ощущение, чувство мне под силу. В моем сознании гадюка причудливо трансформируется в огромного питона с оскаленной пастью. Я собираю этот образ и раз за разом накатываю на темный купол сознания десантника. Не сразу, но образ проникает под оболочку, втекая через мелкие щели и трещинки — нельзя сделать абсолютную защиту, в любом самом крепком заборе обязательно найдется дырка от сучка. Глаза солдата расширяются от ужаса, теперь уже ему не кажется, что нож в такой ситуации достаточно мощное
Гадюка промахнулась, стремительно нырнула в траву и уползла прочь, а здоровый и сильный десантник катается по земле без ума от навеянного мной страха. Получается, молодец! — слышу я мысленное одобрение Эвы, и улыбаюсь довольный ее похвалой. Приятно, все-таки, что ни говори, ощущать себя сильнее этих здоровяков. Ничего ребятки, немножко поплачете ночью, поорете, увидев кошмарные сны, зато останетесь живы, если вовремя поймете намек и уйдете отсюда подальше.
Теперь мы работаем в паре — Эвелина гонит очередную змеюку, я навожу на десантника морок. Точно, именно так это называлось в дедушкиных сказках. Колдуны, ведьмы, лешаки, морок — с ума сойти, никогда бы не поверил, что сам окажусь в самом центре такой вакханалии. В самый раз, если выйдем живыми из этой переделки, покупать метлу Эве, себе ступу и лететь на Лысую гору для участия в очередном бесовском шабаше.
Шутки шутками, но уже большая половина десанта катается по земле или носится по лесу с выпученными глазами, паля из автоматов в белый свет как в копеечку. Командир, ошалевший от неведомой напасти, отдал команду оставшимся в относительной безопасности собирать бойцов и отходить к вертолету. Правильно рассудил — пока всех не потеряли, нужно менять тактику. Отходите, ребята, отходите, нам не нужна ваша кровь!
За обороной мы не заметили, что куратор очнулся и с изумлением смотрит на нас, подозревая, что мы двинулись умом, брякнувшись о землю. На его глазах два взрослых человека сидят с закрытыми глазами, раскачиваются, как обкуренные, всем телом; что-то бормочут под нос, размахивают руками и странно корчат пальцы. Мы расслабились и одновременно рассмеялись — нервное напряжение выливалось через безудержный, почти истерический смех.
Называется, успокоили человека — теперь сидят и смеются, как два придурка.
— Все… ха-ха… в порядке… не обращайте внимания… ха-ха-ха, — выталкивал я слово за словом сквозь трясущиеся от смеха губы.
— Мы… не сошли… о-хо-хо… с ума… хи-хи-хи-и-и… сейчас мы… успо… ха-ха-ха-ха…… коимся, — силилась что-то сказать Эвелина.
Куратор смотрел на нас, переводя взгляд с меня на Эву и обратно, потом не выдержал и тоже захихикал — негромко, сдерживаясь, прижав руку к животу. Черт, мы совсем забыли, что он серьезно ранен, может быть ему нужна помощь, немедленная и неотложная, а мы радуемся тут, как ненормальные. Я так неожиданно перестал смеяться, что куратор сразу понял ход моих мыслей.
— Ничего, пока терпимо, сразу не помер, значит, жив буду! Если не помру! — улыбнулся он, — Рассказывайте, черти, что вы тут замутили, пока меня не было!
Мы, перебивая друг друга, кратенько обрисовали ситуацию, создавшуюся после падения вертолета.
— Можем или не можем, а нужно отсюда уходить. Чем дальше мы окажемся от места падения, тем сложнее им будет определиться с районом поиска. Даже с учетом того, что они могут регистрировать жив ты или нет. Не верю, что у них много сил. Не могу верить, не хочу верить! Если я не прав, то… — он замолчал, не договорив.
— Тогда что?
— Тогда все плохо, но пока это всего лишь версия. Что ты мне вколола там, в вертолете, кроме моего шприца?
— Промедол. Вспомнила из курса гражданской обороны, что при сильных болях он хорошо блокирует боль и спасает от шока.
— Промедол это правильно, это хорошо, — он поморщился, попытавшись сдвинуться с места, — а ты случаем не захватила еще парочку шприц-тюбиков?
— Некогда было, кто же знал, что вот так вот грохнемся. А потом уже не было времени, нужно было спешно удирать из-под обломков.