Оковы для ари
Шрифт:
— А я тебя, — опустила голову. — Мы оба сделали друг другу больно и…
Договорить мне не дали. Тальден коснулся моего подбородка, сжал его между пальцами, заставляя снова посмотреть ему в глаза.
— Я больше не отпущу тебя, слышишь? Ты должна понять это, принять и смириться, — взгляд обжёг ледяным пламенем. — Прекратить от меня убегать.
— Не отпустишь в ближайшем будущем? — уточнила тихо. Он ведь что-то говорил про девять месяцев или девять с лишним…
И чуть не задохнулась, когда в меня вместе с яростным, собственническим
— Не отпущу никогда!
В кровь плеснуло силой. Его. Моей. Нашей. Холодом, который сейчас казался жарче любого пламени. Наверное, потому с меня содрали ночную рубашку. Чтобы я не сгорела и не расплавилась окончательно. Вот только как не плавиться под потемневшим от желания этим таким голодным взглядом? От прохладного воздуха, протянувшегося по обнажённой коже, от жара сильного тела, в которое меня вжимали, от этого безумного контраста кружилась голова. Я чувствовала себя искрой бенгальского огня, осветившей ночь, застывшую в драконьих глазах.
Ледяной не спешил раздеваться. Дразнил прикосновениями, сводил с ума поцелуями. Шёпотом-напоминанием, что я вся его без остатка. От этого голоса, как от самой откровенной ласки, грудь наливалась тяжестью и низ живота отвечал на него острой, почти болезненной пульсацией.
— Мне не важно, чьё это тело. Твоё, её… Но мне нужна ты, Аня, — на хриплый человеческий шёпот наслаивалось звериное рычание, усиливая раз за разом накатывающую слабость. — Ты одна.
Прохладная ткань рубашки, грубая — брюк… Царапают, щекочут, дразнят… Скользнула по ним… по нему собою, чувствуя, что начинаю падать. Но упасть мне не дали, вновь облекая в тепло объятий. Целуя уже не так жадно, тягуче медленно, сладко, и эта неспешность ещё больше возбуждала.
Реальность стремительно исчезала. Поцелуй, доставшийся мочке уха, смешался с лёгкой болью укуса. Я запрокинула голову, позволяя точно таким же пламенным укусам-поцелуям выжигать из меня последние мысли, взамен оставляя только невыносимо острые, яркие, ослепляющие чувства. Подхватываемая ими, я плыла, покачиваясь на волнах зарождавшегося внутри пламени. В котором сгорали двое: он и я. И снова жадное прикосновение губ… Шея… Грудь… Стянувшиеся в тугие горошины соски… Опаляющий укус…
Я жмурилась от всевозрастающего удовольствия, от дрожи, накатывающей волнами. Вбирала в себя тяжёлое, прерывистое дыхание Ледяного, звучавшее в унисон с моими тихими вздохами. Впитывала в себя его напряжение в том месте, где соприкасались наши бёдра. Чувствовала его возбуждение каждым миллиметром обнажённой, ставшей такой чувствительной кожи. Каждым своим нервом.
— Дважды я отпустил тебя. Больше такой ошибки не совершу. — Ладони мужа нетерпеливо огладили бёдра, сжали их, почти до боли, выбивая из меня не то стон, не то всхлип. А скорее, всё вместе, доводя до абсолютного умопомрачения, до сумасшествия, которое охватило нас обоих, накрыв с головою.
— Как же я люблю работу над ошибками, — выдохнула в жёсткие губы, тут же жадно завладевшие моими.
Смутно помню, когда меня уложили на подушки, когда он успел раздеться. Когда накрыл собою и потребовал севшим от желания голосом, вклиниваясь между моих покорно разведённых бёдер:
— Хочу услышать это от тебя, Аня. — Никогда не думала, что можно вот так произносить моё имя: глубоко, низко, хрипло, пронзая всё тело иглами наслаждения. — Что ты моя.
Медленное движение. Ко мне, в меня. От него ещё сильнее кружится голова. Невыносимо жарко. Невозможно сладко.
— Я… — всхлипнула, подаваясь к нему, желая чувствовать его ещё острее, всей своей плотью, собою. Позволяя признанию вместе со стонами заполнить комнату: — Твоя. Всегда твоей была…
…И, уже засыпая, убаюканная лаской и поцелуями, шептала:
— Твоя навсегда.
Наверное, это было самое приятное пробуждение за… сложно вспомнить какое время. Уровень эндорфинов не просто зашкаливал — кажется, у меня случилась самая настоящая передозировка счастьем. Не уверена, что такое возможно, но раньше ничего подобного я точно не испытывала.
Не желая даже шевелиться, нежилась в сильных руках своего мужчины. Невесомо касалась груди Ледяного, разрисовывая её стальным узором таэрин, которая за время нашей разлуки ничуть не померкла.
Герхильд лежал, заложив одну руку за голову, другой меня обнимая, и с самым сосредоточенным видом пялился на обивку балдахина.
— Доброе утро, — прошептала, уткнувшись ему в плечо. Пряча зевок и блаженную улыбку. — Вернее, день. Вечер?
Говорю какие-то глупости.
— День. И очень насыщенный. — Скальде вздрогнул, будто только сейчас проснулся, а до этого спал с открытыми глазами. Осторожно высвободив руку, сел на постели, чтобы спустя мгновенье оказаться за кисейной занавеской.
— Уже… уходишь? — Я приподнялась на локте. И простыню до самого подбородка подтянула, потому что без тепла его объятий вдруг стало как-то прохладно.
Неуютно.
— Мне нужно собраться. И тебе, кстати, тоже. — Его Великолепие натянул штаны, а следом и в сапоги ноги сунул. Рубашку с пола подхватил. После чего стянул волосы в небрежный хвост и объявил: — Сегодня первый день Алого турнира, и нам обоим нужно будет на нём присутствовать.
Совсем забыла. Я ж императрица.
— И?
— Служанки помогут тебе собраться.
Ну да, я, конечно, спрашивала о служанках.
Короткий поцелуй в губы… Я бы даже сказала — мимолётный. В том смысле, что Герхильд явно метил в щёку, но промазал, пролетел мимо, вот и попал в губы. Так прощаются с любовницей, которая уже поднадоела, но за неимением другой и ею ещё можно попользоваться. Прощаются, спеша сбежать под покровом ночи. Его Драконство сбегал под покровом дня. Но сути дела это не меняло. Он просто сделал его, это своё дело, и сайонара.