Оковы для призрака
Шрифт:
— Нет, в смысле, что я не хочу тебя видеть. — Его голос был полон напряжения. — Тебя не должны были пускать сюда.
— Да. Но я нашла обходной путь.
— Ясное дело, нашла.
Он по-прежнему сидел спиной ко мне, и это было мучительно. Я взглянула на Майкла, и тот, подбадривая, кивнул мне. Наверное, следовало радоваться, что Дмитрий вообще разговаривает со мной.
— Я должна была увидеться с тобой. Должна была выяснить, в порядке ли ты.
— Уверен, Лисса уже рассказала тебе.
— Я должна была увидеть собственными глазами.
— Ну, теперь ты видишь.
— Пока я вижу только твою
Это сводило с ума, и все же каждое произносимое им слово воспринималось как подарок. Казалось, прошла тысяча лет с тех пор, как я слышала его голос. Как и прежде, у меня возник вопрос: как я могла подумать, что Дмитрий в Сибири и этот — один и тот же человек? Его голос звучал так же, как когда он был стригоем, но тогда он вызывал ощущение холодного озноба. Сейчас же в нем чувствовались теплота и мягкость — пусть даже он говорил такие ужасные вещи.
— Я не хочу, чтобы ты приходила сюда, — решительно заявил Дмитрий. — Не хочу встречаться с тобой.
Я лихорадочно обдумывала, как поступить. Дмитрий по-прежнему излучал чувство угнетенности и безнадежности. Лисса пыталась рассеять его с помощью доброты и сочувствия, и ей удавалось пробиться сквозь его защиту, хотя в огромной степени потому, что он считал ее своей спасительницей. Я могла прибегнуть к схожей тактике, могла быть мягкой, исполненной любви и желания поддержать его, причем не кривя душой. Я действительно любила его и очень сильно хотела ему помочь. Тем не менее сомневаюсь, что подобные методы сработали бы и в моем случае. Роза Хэзевей прославилась не благодаря мягкому подходу… ну, по крайней мере, не только этим. Я решила сыграть на его чувстве долга.
— Ты не можешь игнорировать меня, — сказала я, стараясь не сорваться на крик, чтобы не услышали стражи. — Ты в долгу передо мной. Я спасла тебя.
Последовала пауза, после чего он настороженно ответил:
— Меня спасла Лисса.
Гнев вспыхнул в душе, в точности как во время визита подруги. Почему он такого высокого мнения о ней? Почему не обо мне?
— Как, по-твоему, она узнала, каким образом тебя можно спасти? Ты имеешь хоть малейшее представление о том, через что нам — то есть мне — пришлось пройти, чтобы раздобыть эту информацию? Ты считаешь безумством мою поездку в Сибирь, но поверь, ты даже вообразить не можешь, какие безумные вещи я действительно делала. Ты знаешь меня. Знаешь, на что я способна. И на этот раз я побила даже собственные рекорды. И ты в долгу передо мной.
Это прозвучало резко, даже грубо, но мне требовалось вывести его из равновесия и заставить хоть как-то откликнуться. И я своего добилась. Дмитрий резко повернулся — глаза горят, пространство вокруг насыщено энергией. Как обычно, двигался он стремительно и одновременно изящно. Его голос звенел от сдерживаемых чувств: гнева, огорчения и беспокойства.
— Тогда лучшее, что я могу сделать…
И умолк. Карие глаза широко распахнулись от… чего? Изумления? Благоговения? Или, возможно, он был так же ошеломлен, как и я при виде его?
Потому что внезапно у меня возникло четкое ощущение, что он испытывает то же, что и я раньше. Он много раз видел меня в Сибири. Всего лишь прошлой ночью он видел меня в товарном складе. Однако сейчас… сейчас он впервые за долгое время видел меня своими собственными глазами. Сейчас он больше не был стригоем, и весь мир вокруг
Это был один из тех моментов, про которые люди говорят, что вся жизнь проносится перед их внутренним взором. Мы смотрели друг на друга, и передо мной мелькали сцены того, как развивались наши отношения. Я вспоминала, каким сильным он был, когда доставил нас с Лиссой обратно в Академию. Какими нежными были его прикосновения, когда он перевязывал мои кровоточащие, израненные руки. Как он нес меня на руках после того, как Наталья, дочь Виктора, напала на меня. Но ярче всего мне вспоминалась наша ночь в хижине, прямо перед тем, как стригой схватили его. Год, мы знали друг друга всего год, но, казалось, за это время для нас прошла целая жизнь.
И, я уверена, при взгляде на меня с ним происходило то же самое. Его глаза впитывали каждую черту моего облика и навек откладывали в памяти. Мелькнула мысль — и как я выгляжу? На мне было то же платье, которое я надела ради тайной церемонии, и я знала, что оно мне идет. Веки, скорее всего, покраснели от слез, и, уходя с Адрианом, я успела лишь наскоро расчесать волосы.
Впрочем, вряд ли все это имело значение. То, как Дмитрий смотрел на меня, подтверждало все, что я предполагала. Чувства, которые он питал ко мне до обращения, он сохранил и будучи стригоем, пусть и в искаженном виде. И вот теперь они вернулись, снова став прежними. Так и должно быть. Может, Лисса и впрямь настоящая его спасительница. Может, придворные считают ее богиней. Но здесь и сейчас, как бы он ни старался сохранить бесстрастное выражение лица, было ясно, что богиня для него я и только я.
Он сумел справиться с собой — как и всегда. Кое-что не меняется ни при каких условиях.
— Тогда лучшее, что я могу сделать, — продолжил он спокойно, — это держаться подальше от тебя. Это самый верный способ уплатить долг.
Мне стало трудно продолжать разумную беседу: я пришла в ярость.
— А Лиссе ты, значит, уплатишь долг, всегда оставаясь с ней рядом!
— Я не делал… — На мгновение он отвел взгляд, стараясь овладеть собой, и снова посмотрел мне в глаза. — Я не делал с ней того, что с тобой.
Мой взрывной темперамент снова дал о себе знать.
— Это был не ты! И мне плевать!
— Сколько? — воскликнул он. — Сколько стражей погибли из-за меня прошлой ночью?
— Я… Думаю, шесть или семь.
Серьезные потери. Я ощутила жжение в груди, вспомнив имена, которые перечисляли во время церемонии.
— Шесть или семь, — с болью в голосе повторил Дмитрий. — Умерли за одну ночь. Из-за меня.
— Ты там был не один! И вообще, повторяю — это был не ты! Ты не мог управлять собой. И для меня это не имеет значения…
— А для меня имеет! — закричал он; его голос зазвенел по всему коридору. Стражи на дальнем конце задвигались, но не подошли. Потом Дмитрий заговорил тише, но его голос по-прежнему дрожал от сильных чувств. — Для меня это имеет значение, вот чего ты не понимаешь. И не можешь понять. Не можешь понять, каково это — осознавать, что я делал. Все время, пока был стригоем… Сейчас это кажется сном, но таким, который помнится очень ясно. Мне нет прощения. А что я творил с тобой? Это воспоминание больнее всего — обо всем, что я делал, и еще о том, что мне хотелось делать.