Октавиан Август. Крестный отец Европы.
Шрифт:
А на противоположной стороне Апеннинского полуострова жителей Рима испугала весть о приближении Октавиана с только что набранными им ветеранами.
Когда до ветеранов дошли новости о возвращении Антония с войском, они поверили, что консул опять помирился с наследником Цезаря и они вместе готовят силы, намереваясь окружить убийц и покончить с ними. Цицерон думал иначе. Октавиан не просто посвятил его в свои планы, но и попросил совета: попытаться ли ему перехватить Антония с помощью собственного войска или пойти в Рим и просить помощи у сената и народа?
Изменническое письмо Октавиана доставили Цицерону в Путеолы вечером 1 ноября; оно отвлекло его от философского
«Он явно подразумевает войну с Антонием и себя видит вождем (dux), и, я думаю, через несколько дней мы возьмемся за оружие. Но за кем нам идти? Посмотри на его имя, на его возраст! Он желает вначале тайно со мной переговорить, в Капуе или поблизости. Какое ребячество — считать, что это можно сделать тайно! Я написал ему, что это и не нужно, и невозможно».
Вслед за письмом Октавиан прислал своего агента волатеррца Цецину — чтобы тот ввел сенатора в курс дела и задал ему вопросы. Ситуация день ото дня становилась напряженнее: Антоний вышел из Брундизия и приближался к столице с самым старым и самым грозным Пятым легионом Цезаря под названием «Жаворонки». Кратчайший путь лежал на запад, к Капуе, где Аппиева дорога поворачивает на север, к Риму. Цицерону, если он останется в Путеолах, предстояло оказаться в неприятной близости к маршруту консула. Ехать в Рим он все еще боялся и подумывал укрыться в тихой, по его мнению, гавани — городке Арпине.
«Он (Октавиан) спрашивал моего совета — отправиться ли ему в Рим с тремя тысячами ветеранов, или удерживать Капую и преградить путь Антонию, или же двинуться навстречу трем македонским легионам, что идут с восточного побережья и будут, как он надеется, на его стороне… Я посоветовал ему идти в Рим; мне кажется, там его поддержит городской сброд ( plebecula urbana), а также — если он внушит доверие — и честные мужи».
Закончил Цицерон на горестной ноте: отчего же инициативу перехватил девятнадцатилетний юнец с сомнительной репутацией, а не опытный республиканец, человек безупречного происхождения? «О Брут, где же ты? Какую прекрасную возможность ты упускаешь!»
Совет Цицерона отправиться в Рим, казалось, напрашивался сам, хотя любые попытки войска Октавиана — не регулярных частей, а разрозненных групп — отважиться на столкновение с войсками консула окончились бы катастрофой. Чтобы успешно повести за собой войско, молодому человеку требовались время, помощь профессионалов и auctoritas,даваемый открытой поддержкой старших сенаторов. Цицерон был пока не готов взять на себя такую роль, но, несмотря на все его опасения, он явно не остался равнодушен к способностям Октавиана. Вероятно, Цецина доложил Октавиану, что Цицерона можно уговорить, если постараться, так как Октавиан прислал ему 4 ноября одно за другим еще два письма. Цицерон жаловался Аттику:
«Теперь он хочет, чтобы я немедленно прибыл в Рим, потому что он намерен действовать через сенат. Я сказал, то это возможно не раньше 1 января… Он упрашивает, я отговариваюсь. Я не доверяю его возрасту, не могу проникнуть в его мысли. Не хочу ничего делать без твоего друга Пансы. Я опасаюсь мощи Антония, мне не хочется уезжать от моря, но боюсь, что без меня случится что-то важное… У него сильное войско ( firmas copias), и он может объединиться с Децимом Брутом».
В начале этого короткого письма тон ворчливый; ближе к концу — гораздо бодрее. Цицерон начал поддаваться.
То же самое сенатор
«Он действовал решительно и придет в Рим с множеством солдат, хотя он совсем еще мальчик. Он думает, что сенат соберется немедленно. Кто же придет? И кто — если придет — решится противоречить Антонию в столь неопределенном положении?.. В городах к мальчику удивительно расположены. Когда он проходил через Калы и переночевал в Теане, по пути в Самний, встречал удивительный прием и поддержку. Кто бы подумал? Вот поэтому я еду в Рим скорее, чем намеревался».
Однако Цицерон вернулся в Рим недостаточно скоро — для Октавиана, который 10 ноября с трехтысячным отрядом сидел под стенами города и тщетно ждал, что к нему выйдет кто-нибудь из действующих магистратов и пригласит на созванное в соответствии с законом народное собрание. Наконец один из трибунов, Тиберий Каннуций, взял эту важную задачу на себя; иначе своим въездом в город Октавиан не достиг бы результата — заручиться поддержкой большинства жителей, без которой сенат, как предсказал Цицерон, не стал бы ради него собираться.
Солдаты Октавиана, словно по иронии судьбы, ждали у храма Марса; проволочка затянулась. Каннуций разглагольствовал на Форуме, созывая народное собрание, и доказывал, что Октавиан не принесет вреда горожанам, он лишь желает спасти их от тирании Антония.
Каннуций никоим образом не являлся сторонником Октавиана; патроном этого твердого оптимата был проконсул Публий Сервилий Изаурик, еще один прославленный зять вездесущей Сервилии. Трибун уже вступил в противостояние с Антонием, он прямо возражал ему на заседании сената в прошлом месяце. Каннуций явно надеялся на то же самое, что и Цицерон, — использовать Октавиана и его десятитысячное войско как часть временной коалиции против притязателей на престол вроде Антония. Однако, взойдя на ростру — а его солдаты потихоньку запаслись на всякий случай кинжалами, — Октавиан немедленно дал понять, что главная его цель — продолжить политику приемного отца и защитить его память. Для пущей убедительности он актерским жестом простер руку к недавно воздвигнутой статуе Юлия Цезаря. У солдат речь имела большой успех. Зато позорным провалом закончилось следующее заявление Октавиана — что в этот переломный миг он и его воины готовы защитить Рим от консула, который ведет из Брундизия войско и хочет отобрать у римлян их исконные свободы.
Что бы ни думали о его неоднозначном заявлении горожане, на солдат оно произвело неожиданный эффект. У многих вдруг оказалось множество важнейших причин как можно скорее вернуться домой. Оказалось, ни Октавиан, ни его агенты не потрудились сообщить солдатам, что их нанимали прежде всего сражаться с Антонием и только потом уже — поквитаться с убийцами Цезаря. Ветераны предполагали, что их молодой предводитель намерен вступить в союз с консулом и преследовать одну с ним цель.
Подавив разочарование, Октавиан попытался исправить ситуацию. Он был не в том положении, чтобы, подобно Антонию, требовать от солдат послушания под угрозой смерти. И Октавиан заявил следующее: он рассчитывает на них не как на солдат, которые подчиняются по долгу службы, но как на друзей своего отца, и, стало быть, кому срочно нужно домой, могут отправляться.